– А такими, что бандероль без обратного адреса отправлена. Это что же, товарищи, а если бы там был динамит? Или яд?
– Как без обратного? – нахмурился Степан Федорович. – Быть такого не может.
Он отвернулся в сторону, на мешки. Словно избыток зрительных впечатлений отвлекал его мысленный взор.
– Значит, подает бандероль. Я указываю: впишите адрес. Говорит, мол, на листочке у нее адрес. А очки дома. Разрешите просто листочек подклеить. Разрешаю. Подклеиваю. Кладу сургуч. Опечатываю. Принимаю оплату по весу отправления. И тут: ой, номер дома ошибочный, разрешите исправить. Разрешаю.
Нефедов словно сам видел то, что сейчас в памяти своей видел Степан Федорович. Вот он подает конверт вверх, к окошку. Вот он ждет. Вот принимает обратно. Бросает, не глядя, в мешок с корреспонденцией.
Пока он ждал, листок с адресом был попросту оторван.
– А вы не обратили внимания: что было на листке? Может, название улицы?
Степан Федорович пожал плечами.
– Извините. Кто ж знал, что такие прохиндейки водятся.
– Прохиндейки? Это была женщина?
– Ну да, – оживилась Панкратова. – А на вид еще такая интеллигентная. И не скажешь! Вот что за народ пошел!
– А какой такой вид? Описать ее можете?
– Ой, нет, какой я писатель. Женщина как женщина. Да, с виду приличная, это верно.
– Молодая, старая? Седая? Блондинка? Рыжая? Толстая? Высокая? Худая? Маленькая?
Степан Федорович крепко задумался.
– В шляпке.
А у Панкратовой загорелись глаза. А потом и все лицо, густо обсыпанное пудрой.
– Молодящаяся, – ехидно объявила она с расстановкой.
6
Одно сейчас было совершенно ясно и не терпело отлагательств: к убийству на Елагином острове инженер Фирсов никакого отношения не имел.
– Вот не просто сомнительная связь. А несомненно, никакой связи.
Коптельцев вдруг встал. Тихо, удивительно тихо для своего тучного тела скользнул к двери. Рывком ее распахнул. Убедился: в коридоре никого. Закрыл ее и, подумав, запер. Зайцев молча наблюдал за этим балетом. Коптельцев не спеша вдвинул зад в кресло. Сцепил руки перед собой, как обычно: глядя на собственные большие пальцы так, словно только что их обнаружил.
– Ну, допустим, – наконец сказал Коптельцев.
– Я тебя прошу. Не хочешь – не вмешивайся. И ребят не вмешивай сюда. Просто дай мне время. Я один несу ответственность.
Коптельцев сунул в рот папиросу, чуть выгнулся в кресле дугой, чтобы нашарить в кармане брюк зажигалку. Щелкнул, пыхнул. Затянулся. «Тянет время. Думает», – понимал Зайцев. Коптельцев выпустил через нос два клыка дыма. И через секунду на Зайцева уставилось дуло.
– Поздно, – сказал Коптельцев. – Поезд ушел.
В жирном кулаке Коптельцева пистолет казался меньше. Зайцев на долю секунды примерз к спинке стула. Еще есть полмгновения, чтобы отпрыгнуть.
Но Коптельцев положил пистолет плашмя и через стол пульнул Зайцеву.
Зайцев рефлекторно схватил.
– Читай, – приказал Коптельцев.
Зайцев повертел пистолет в руках. Увесистая немецкая вещица. С именной гравировкой в несколько строк. То есть не просто пистолет теперь, а наградное оружие.
Зайцев вернул пистолет рукоятью вперед.
– Прочел?
– Прочел.
– Молодец.
Зайцев молчал.
– А знаешь что? – Коптельцев за облаком дыма прищурил глаза. – Вижу, ты как-то тяжело сейчас все воспринимаешь. Переутомление налицо. Давай-ка я тебе дам выходной. Отгул. Отдохни. Заработал. Три дня, скажем. Как тебе?
Он стряхнул пепел.
– Нравится тебе такой расклад?
Зайцев встал. Пошел к двери. Взялся за ручку.
– Не нравится, – сказал он. И вышел.
– Ты куда? – тотчас поднял в вестибюле голову дежурный.
– А у меня отгул на три дня. Начальство отпустило, – бросил Зайцев.
– Везуха, – протянул дежурный.
На Невском Зайцев остановил извозчика. Быстро сторговался. Запрыгнул в старую, явно видавшую виды коляску. Зайцев равнодушно плавал глазами по ветхой оснастке; ему пришло в голову, что колымага – старше его самого.
– Отец, шарабан-то твой не развалится на полдороге?
– Ты скорей развалишься, – отозвался возница.
– Суровый ты больно.
– Не нравится – вылезай.
– Ты злой-то чего такой?
Извозчик принялся ругать фининспекторов и новый налог, грозивший навсегда прихлопнуть его предприятие. Его и десятки тысяч ему подобных.
– Ты вроде как нэпман, папаша. А с нэпманами сейчас знаешь как, – объяснил Зайцев. – На советские рельсы переходить пора.
– Я нэпман? Я?
– Не я придумал. Я тебе просто излагаю политическую ситуацию в стране.
– Ты откуда грамотный-то такой?
Зайцеву требовалось проветрить мысли. Болтливый старик отвлекал его.
– Из уголовного розыска.
До самого Елагина парка они доехали в полном молчании.
– Погоди, отец, не притормаживай карету свою.
– Чего?
– Проезжай кругом, говорю.
– Ты, товарищ милиционер, меня в свою службу не вмешивай.
– Никуда я тебя не вмешиваю. Просто кати вперед.
Копыта цокали по убитой, грузовиками выглаженной земле. В Елагином парке кипело строительство.
– Эй, уважаемый, – окликнул Зайцев парня с лопатой на плече.
– Ну?
– Это здесь больница строится?
– Не, – сказал тот, – тут парк. А где больница, я не знаю.
– Парк? Тут же и так парк.
– А это новый парк. Культуры и отдыха называется.
– Да ты что?
– Ага. Тут, ребзя говорят, такое было. Диверсантов разоблачили.
«Секретное расследование, ага», – отметил мысленно Зайцев не без издевки. А мужик продолжал – ему, видно, охота было поболтать, все ж таки перерыв в нудной работе:
– Все стройку начать не могли из-за них. А как разоблачили, так машины и пустили. Днем и ночью вон теперь, нагоняем.
«Поздно», – сказал Коптельцев. Теперь Зайцев своими глазами видел почему. Поодаль уже вздымалось колесо обозрения.
– Где ж больницу-то мне искать?
– Хрен его знает.
– Ладно. И на том спасибо.
Зайцев откинулся на сиденье.
