Саша не стал спорить. Он и сам видел, что если когда-то бывшему прапорщику и приходилось ползать по-пластунски, то было это давным-давно…
– Идите сюда! – наконец высунулся из-за кедра, перекрывающего обзор, вертолетчик. – Живее!
Что никакой засады не было и в помине, выяснилось сразу: возле костра безжизненными мешками валялись два тела, давно остывшие. Стало быть, палили беглецы вовсе не от лихости или избытка чувств.
– Чего они не поделили? – поднялся на ноги кандидат.
– Кто знает… Отдыхаем пятнадцать минут и догоняем двух оставшихся.
– Одного, – покачал головой фантаст. – Вон еще чьи-то ноги из кустов торчат.
Третий бродяга лежал, свернувшись зародышем и прижимая к груди вещмешок, будто самое дорогое на свете.
– Это Хрипатый!
На заросшем щетиной изможденном лице приоткрылись страдающие глаза.
– Пи-и-ить… – прошелестел едва слышный голос. – Пи-и-ить дайте…
Общими усилиями раненого перевернули на спину, выкрутили окровавленный рюкзак из намертво стиснутых рук.
– Ё-ка-лэ-мэ-нэ… – Саша замер с открытой фляжкой в руках.
«Нельзя ему пить, – буркнул ротмистр. – Пуля в животе. Питье его убьет. Самое большее – губы смочить».
«Как же быть? Может, все-таки что-нибудь можно сделать?»
«Вы хирург? Ранение в живот в девяноста процентах случаев означает смерть. Долгую и мучительную. А если ранение не сквозное – в девяносто девяти…»
«В животе, говорите…»
– Так, берем раненого на руки и – к звездолету!
– Не донесем, – покачал головой Михалыч. – И растрясем, и все такое… Его сейчас трогать нельзя. Я таких в Афгане во как навидался! – он ткнул открытой ладонью себе в горло. – Разве что бортом… Вертолетом то есть. Короче, вы его тут поддержите, а я – за вертушкой, напрямки.
– А горючка?
– Да хватит на туда-сюда! А потом что-нибудь придумаем…
Это он говорил уже на бегу.
– Не успеет, – безнадежно махнул рукой кандидат. – Отсюда до тарелки часов восемь хода…
– Попытаемся продержаться, – пожал плечами бизнесмен. – Аптечка где?
Пока Хрипатого перевязывали и укладывали на некое подобие носилок, сооруженных из двух жердей, разорванных вещмешков и кедровых лап, он то впадал в бессознательное состояние, то приходил в лихорадочное возбуждение. Пуля вошла чуть ниже и левее пупка, и, видимо, началось воспаление – живот посинел и вздулся, словно у беременной женщины. Антибиотики в аптечке были, но только в таблетках. А как дать их человеку, которому нельзя пить? Но обезболивающее Петров, стиснув зубы, вколоть раненому сумел, с горем пополам. И тот, пусть на время, перестал стонать, открыл воспаленные глаза.
– Золото проклятое… – прошелестел он. – Все беды от него…
– Какое золото? – не понял Саша. – Откуда золото?
– Там… В рюкзаке…
Небольшой, но увесистый мешочек, завернутый в тряпье, обнаружился на дне вещмешка раненого.
– Килограммов семь будет, – с усилием покачал на ладони находку Агафангел. – Может, больше.
– Десять, – прохрипел умирающий. – Считали…
Александр отобрал гирю у фантаста, развязал стянутую шнурком горловину, и на ладонь хлынул поток каких-то маленьких блестящих кусочков.
– Ну-ка, ну-ка… – взял один из них кандидат. – Не понимаю… Это же…
– Зуб это… – попытался улыбнуться Хрипатый, но лишь скривил губы в мучительной гримасе. – Мой зуб… Мой запас… золотой… на черный день…
– Вы размножили свой зуб?
– Да… я… когда голову сунул… он и вылетел…
* * *
– Подняли!
Окончательно впавшего в кому бродягу удалось доставить на корабль глубокой ночью. Самым трудным участком пути было протаскивание носилок через игольное ушко шурфа, ведущего к люку. Когда раненый оказался у мерцающих разноцветными бликами «ксероксов», он казался мертвым. Лишь поднесенное к губам зеркальце давало понять, что в Хрипатом еще едва-едва теплится жизнь. И жизни этой оставалось всего чуть-чуть.
– А если он прямо тут концы отдаст? – засомневался фантаст в последнюю минуту.
– Если, если… Да он по-любому сейчас кончится! – одернул болтуна Михалыч. – Подняли!
Множитель, как и ожидалось, не принял ни одежды раненого, ни носилок. Обнаженное тело зависло в розовом киселе без всякой опоры, и непонятно было – жив Хрипатый или нет.
– Вот она! – Олег Алексеевич выкопал из вороха окровавленной одежды кусочек металла. – Можно вынимать!
Хорошо сказать, а как сделать? Первым решился вертолетчик.
– Принимайте, – запустил он в «ксерокс» руки, закатав до локтей рукава. – Я один не удержу!
Общими усилиями раненого извлекли из «сигары».
– Кажется, дышит, – неуверенно заметил Саша.
Хрипатый и правда дышал. Редко, медленно, но вколотые антибиотики, видимо, оказали свое действие: восковое лицо чуть порозовело, но в сознание раненый так и не приходил. Но все, что можно было сделать, уже было сделано…
– Может, взглянем, что там получилось? – несмело шепнул кандидат Александру, когда раненого уложили и приставили присматривать за ним Агафангела.
Петрова и самого подмывало сходить в «приемный зал» и поглядеть, что на этот раз выдал множитель. Поэтому он не стал отказываться.
Шлепанье босых ног по полу они услышали, еще не дойдя до транспортерной.
– Вы как знаете, – запаниковал бывший научник, интерес которого мигом испарился при этих звуках, – а я дальше не пойду!
Саша пожал плечами и шагнул вперед. Только рука сама собой легла на кобуру пистолета…
По залу слонялся голый человек. Сутулый, длиннорукий, кривоногий, он ничем не напоминал Хрипатого, и лишь когда повернулся, бизнесмен узнал в нем одного из «лихих».
– Хрипатый, – окликнул Александр голого бродягу. – Ты как?
Тот настороженно глядел на начальника и не произносил ни слова.
«Мне кажется, – подал голос ротмистр. – Что он вас не понимает».
И в самом деле – в глазах новорожденного светилась пустота…
* * *
«Что нужно сказать в этом случае?»
Михалыч аккуратно подровнял лопатой свежий холмик над могилой – по всему было видно, что ему не впервой работать могильщиком, – и оперся на черенок, вопросительно глядя на невеликое население инопланетного корабля: Александра, кандидата Олега Алексеевича и «фантаста» Агафангела.
– Помянем раба Божия? Никто не знает, как его звали?
– Вроде бы на Николая откликался, – пожал плечами фантаст. – А фамилию я не знаю.
