– Ну, Агафангел, – только и смог выговорить Александр.
«Идемте завтракать, – как-то по-домашнему вставил старик, поворачиваясь к выходу. – Скоро встанет солнце. Женщины уже накрыли столы. У нашего народа сегодня праздник».
– Какой? – хором спросили все земляне.
«К нашему гостю пришли друзья…»
* * *
– Я тоже поначалу думал, что они дикари, – взахлеб рассказывал Агафангел, размахивая деревянным, покрытым искусной резьбой кубком, полным какого-то пенного питья, похожего на пиво, но только внешне – вкус был незнакомым и странным, но тем не менее приятным.
– А кто же они, – Михалыч уже успел порядком захмелеть, изрядно приняв на грудь и «пива», и чего-то покрепче, вкусом и видом весьма напоминавшего компот из сухофруктов, но бившего в голову почище водки. – Бегают чуть ли не нагишом, в хижинах из соломы живут. Дикари дикарями. Я таких в Эфиопии насмотрелся. В семьдесят восьмом это было…
Старый вояка уже освоился с сидением по-турецки и по-хозяйски приобнимал за плечико сидящую рядом хрупкую полуобнаженную красотку с лицом настоящей сказочной феи. Однако, судя по тому, как заботливо та подкладывала на блюдо перед ним разные вкусности, вопрос о том, кто из этой пары главный, оставался открытым.
«Есть контакт, – с некоторой завистью подумал Александр. – А впрочем… Михалыч – мужик холостой, да и взрослый к тому же, пусть сам разбирается».
«Как бы это не нарушило каких-нибудь нравственных устоев племени, – озаботился ротмистр. – Зачем нам конфликты на сексуальной почве?»
Чувствовалось, что местные напитки добрались и до его виртуальных мозгов – прежде граф так не выражался.
Саша совсем забыл, что думать ему тоже надо с осторожностью.
«Пусть поступают, как сочтут нужным, – вклинился в разговор старейшина, которого Семецкий почему-то окрестил Председателем Мао, хотя на китайца тот не походил даже близко. – Если между ними появится притяжение, конечно. Нет худшего преступления, чем заставлять кого-нибудь делать что-либо против его воли».
Вполуха слушая Агафангела, повествующего о космогонической теории аборигенов, местами странноватой, а местами – очень похожей на современную земную, Александр и Ланской общались мысленно со стариком, ничуть не удивлявшимся, что в одном человеке собраны воедино две разных личности. Сначала они старались «говорить» по очереди, но затем увлеклись и опомнились, лишь поняв, что каждый из них беседует со своим собеседником, причем на разные темы: Сашу интересовал уклад жизни странного народа телепатов-толстовцев, а граф, как ни странно, затеял теологический диспут.
«Не удивляйтесь, – «усмехнулся» одними зрачками старейшина. – С вами сейчас говорит мой внук. Видите юношу через два человека от вашего друга?»
«Юноше» на вид было далеко за сорок, но кто знает, сколько было лет самому старику?
«Постойте, – спохватился Павел Владимирович. – А почему мы тогда слышим только вас с внуком? У нас же в головах должен стоять сплошной гвалт – столько людей вокруг».
«У нас принято говорить лишь с тем, кто хочет тебя слушать. И слушать лишь того, кто хочет говорить с тобой».
«А как это вообще получилось, что вы вдруг стали общаться мыслями? Это было сразу или…»
«Или, Люди Неба. Давным-давно мы были такими же, как и вы…»
* * *
Весьма банальной была история этой планеты.
Так же, как и земляне, обитатели ее тысячи лет назад воевали друг с другом, копили арсеналы нападения и защиты, захватывали друг у друга территории, чтобы через какое-то время возвратить назад или потерять в войне с другими соседями, нещадно эксплуатировали природу, черпая из казавшихся неиссякаемыми недр полезные ископаемые, загрязняя отходами воздух, почву и воду. Но окончательно загадить планету им не удалось. Как и истребить друг друга, нанеся, наконец, долго лелеемый военными «окончательный удар», и нарвавшись при этом на неминуемый «удар возмездия». Цивилизация здесь уже достигла термоядерной эры, поэтому подобный обмен ударами даже не отбросил бы ее в каменный век, а попросту уничтожил бы. И наткнулся бы Агафангел на еще один мертвый мир.
Но там, где бессилен человеческий разум, помогла сама природа. Или, если хотите, Господь. Людей на этой планете спасла, как ни странно, катастрофа. Нет, не падение гигантского метеорита, не извержение супервулкана, не глобальная пандемия неизлечимой болезни. Просто планета, будто устав от многовековых измывательств ползающих по ней букашек, считавших себя Венцом Творения, опрокинулась набок, поменяв ось вращения. И это произошло мгновенно. Экваториальные области вмиг стали полюсами, и наоборот. Конечно, были и небывалые цунами, сносившие во взбесившийся океан не то что города – целые приморские страны. Были суперизвержения, когда пробуждались разом сотни вулканов, и землетрясения, стиравшие во прах все и вся на протяжении тысяч километров. Вспыхивали в разрушенных городах невиданные доселе эпидемии… Одним словом, наступил тот самый, столько раз предсказанный и здесь, в том числе и в священных книгах, Конец Света.
Но части населения удалось спастись в подземных бомбоубежищах, катакомбах, местном аналоге метрополитена и прочих укромных местах. Однако вместо постепенного угасания, столь красочно описанного в огромном множестве земных бестселлеров на тему апокалиптики, здешнее человечество получило мощный толчок, вдруг почувствовало тягу к жизни. Из умирающего человечества в подземных чертогах планеты родилось человечество новое. А затянувшиеся на поверхности катаклизмы не дали ему выплеснуться наружу недозрелой личинкой, обреченной на гибель. Под землю спустилась одна порода людей, но поднялась наверх столетия спустя – совсем иная. И отличалась она от прежней, одичавшие потомки которой выродились окончательно и уже не походили на людей ни разумом, ни обличьем, не только телепатией и внешним обликом подземных жителей – хрупкостью, бледностью, привычными к полумраку глазами и прочими анатомическими изменениями. Бывшие подземники и внутренне стали иными – терпимыми друг к другу, мирными, дружными. Они уже не хотели изменять мир под себя – они хотели сами встроиться в этот мир, стать его частью. А если поправить, то лишь чуть-чуть и в основном то, что сами в свое время и испортили. Научившись в свое время довольствоваться минимумом ресурсов, они и после векового заточения пользовались лишь тем, что им было действительно необходимо, предпочитая больше давать, чем брать.
Тысячелетия разрушения сменили века созидания: люди сносили руины городов, уродливыми язвами пятнающие зеленую плоть планеты, оставляя лишь самое лучшее, самое красивое, самое древнее – на память потомкам, – садили леса там, где они не могли вырасти сами, предварительно обеззаразив почву, загаженную предками, чистили реки, озера и моря. Они по-прежнему владели научными познаниями, но наука их уже была не топором, а скальпелем хирурга, резцом скульптора и кистью художника.
– Не может этого быть!
Саша со старейшиной давно уже оставили пиршество и прогуливались по лесу, больше напоминавшему ухоженный сад: трава и кусты росли пусть и не в геометрическом порядке, но именно там, где им было положено, деревья не мешали друг другу, но и не оставляли проплешин, а уж коряг и прочего мусора не было и в помине. На глазах мужчины пожелтевший, огромный, словно лопух, древесный лист, спланировав с дерева, тут же был атакован отрядом не то мелких грызунов, не то крупных насекомых. Они, обойдясь без драки и лишней суеты, деловито расчленили дармовое угощение, быстро умяли его и сгинули без следа в густой траве. Санитары леса – ни дать ни взять. Там, где только что валялось мясистое «опахало», не осталось ни крошки.
