— Разумеется, — кивнул Поплавский, — но…
Комиссар Ларикони предостерегающе поднял палец.
— Простите, господин Поплавский, я еще не закончил, — мягко сказал он.
Итальянец не без труда извлек свое массивное тело из-за стола и подошел к стене кабинета. Подняв жалюзи небольшого овального окна, он ткнул толстым пальцем в стекло.
— Взгляните сюда, — попросил он.
Спасатели уныло переглянулись. Манера разговора комиссара была, мягко говоря, своеобразной, и она здорово действовала на нервы.
— Спасибо, господин Ларикони, мы уже видели сегодня Солнце, — ответил Поплавский. — Как-никак проехали на «Белке» почти тридцать километров в этом жутком пекле.
Ларикони пропустил его слова мимо ушей.
— Очень прошу вас, господа, — повторил он.
Едва сдержав вздохи, спасатели подошли к окну.
В глаза им ударил ослепительный свет, льющийся с неба, в котором висел над горизонтом чудовищно раскаленный шар.
— Это Солнце, — сообщил Ларикони с таким видом, будто сделал невероятное открытие. — Солнце, господа! Но не с маленькой буквы, как оно воспринимается на родной для нас с вами Земле, а с большой — Солнце! Интенсивность его излучения в шесть и семь десятых раза сильнее, чем на Земле. Вдумайтесь в эти цифры — почти в семь раз! Человеческая психика не приспособлена к таким вещам. Даже страшная жара на дневной стороне и жуткий холод на ночной воспринимаются куда легче. В конце концов, на Луне климат аналогичный. Однако Солнце! Оно давит на всех, сжигает нам нервные ткани, иссушает нашу плоть, растапливает нам мозги…
— Не нам, а вам… — прошептал еле слышно Саблин, но Поплавский предостерегающе поднял бровь. Ларикони, как все итальянцы, был болезненно красноречив, и с этим приходилось мириться.
— …Это Бог Меркурия, но это жестокий Бог, — продолжал Ларикони, выразительно жестикулируя. — А мы все — его ничтожные дети. И порой просто не в состоянии выдержать взгляд его всевидящего ока. И начинаем совершать большие и маленькие глупости. Вы видели, как перегревшиеся на Солнце горняки танцуют пляску Розового слона? Так у нас на Меркурии называют судорожные подергивания конечностей у людей, получивших тепловые удары. При малом тяготении планеты это действительно напоминает жуткий пьяный танец, остановить который можно лишь хорошей дозой морфия. Но если бедняге никто не поможет, то свихнувшийся человек становится способен буквально на все. Он может сорвать с себя шлем, чтобы подышать свежим безвоздушным пространством, может прыгнуть в озеро расплавленного олова, которые на этой планете возникают в середине лета. Некоторые ищут расщелины и без колебаний кидаются в них, распевая веселые песни. Иногда они стреляют в себя…
— …а затем выбрасывают оружие в пропасть, — не выдержав, пробормотал Саблин.
Комиссар укоризненно взглянул на него.
— Я этого не сказал, — заметил он. — Да, действительно, радом с трупами оружие самоубийства находят редко. Но причин тому может быть несколько, например…
Поплавский потерял терпение.
— Простите, господин комиссар, мы все это уже слышали, — резко произнес он. — И очень сомневаемся в том, что пляской Розового слона можно объяснить весь тот бардак, который творится на Меркурии.
Ларикони помрачнел. Он вновь нацепил очки и сурово посмотрел на знаменитого спасателя.
— Потрудитесь выбирать выражения, господин Поплавский, — сухо сказал он. — На планете, где руковожу я, не может быть никакого бардака! Здесь все — повторяю, все — находится под моим личным контролем, и я…
Поплавский взял наугад со стола фотографию и поднес ее к лицу комиссара:
— Черт побери, о чем вы толкуете? — зло спросил он. — Взгляните на эти два трупа. Мы нашли их возле кратера Сцилларда, в тени между скал. На скафандрах заметны следы страшных ожогов. Их убили бластерами, понимаете? И с довольно приличного расстояния, это нетрудно доказать. Никакими плясками и песнями здесь и не пахнет. Я уже не говорю о том, что ни на одном из рудников не заявляли о пропаже людей.
Ларикони недовольно поджал губы. Он вновь уселся за стол и начал неторопливо копаться в груде бумаг. На стоящий рядом компьютер он даже не взглянул — комиссар предпочитал работать по старинке, но крепко и надежно.
— Та-ак… — пробурчал он, вылавливая в стопке изрядно помятый лист. — Помню, помню… Сержант Блинг докладывал мне об этом происшествии. Пять дней назад, кратер Сцилларда, лучевые ранения… личности убитых не установлены… Увы, увы. Вакуум и палящие лучи Солнца сделали свое дело, от лиц убитых мало что осталось. Также, кстати, как и от их пальцев. Так что дело пришлось временно приостановить, до выявления новых фактов. Повторяю — временно.
Поплавский нервно уселся в кресло и почти закричал:
— Ларикони, хватит! Мы не новички! Слава Богу, уже четыре месяца ошиваемся на этой проклятой планете. Даже Новый год пришлось здесь встречать, вспомнишь — вздрогнешь. И к вашим замечательным методам расследования преступлений мы уже тоже привыкли. То пляска Розового слона, то дело временно приостанавливается навсегда. А все на самом деле гораздо проще, и вы прекрасно об этом знаете.
Ларикони состроил кислую мину.
— Любопытно послушать, — холодно заявил он. — Как это будет по-русски? Яйца учат слона… то есть, тьфу, курицу.
— Если надо будет — поучим даже Розового слона, — тихо отозвался Саблин. Он продолжал стоять возле окна, несмотря на льющийся оттуда поток палящих лучей — все что угодно, лишь бы не видеть жирного лица этого хитрого дурака.
Поплавский разложил фотографии на столе веером и прокашлявшись сказал:
— Давно пора поговорить напрямую, Ларикони. На Меркурии идет настоящая война, словно на Диком Западе. И нравы здесь соответствующие. Ни один самый занюханный горняк не выходит из своей конуры без кольта, а его начальнички даже в сортир не пойдут без скорострельного пулемета.
— Очень образно, — ледяным тоном произнес Ларикони, крутя в толстых пальцах мундштук. — Вы, русские, — все литераторы, так же как все мы, итальянцы, — певцы. Ну, сочиняйте, сочиняйте дальше.
Поплавский удержался от резких слов, хотя они буквально повисли у него на губах.
— Итак, мы прожили на Меркурии четыре месяца и десять раз могли убедиться в том, что рудники конкурируют между собой, словно банды, — продолжил он. — И есть из-за чего! Даже Лунный Клондайк по сравнению с Меркурием покажется отработанным терриконом. Золото, платина, серебро, вольфрам, титан и прочее, прочее — я уже не говорю о редкоземельных металлах, которые в таких больших количествах встречаются только здесь, на Меркурии…
— Я вообще-то кое-что слышал об этой планете, — любезно улыбнулся Ларикони. — Как-никак, прожил здесь семь лет.
Поплавский так стукнул кулаком по столу, что комиссар едва не подпрыгнул от неожиданности.
— Попрошу не перебивать меня! Я терпеливо выслушал ваш гимн Солнцу, теперь моя очередь блистать красноречием. Я вам не сопливый мальчишка, а Владимир Поплавский!
