Я прикинула все в уме. Томаса убили, пока я бегала, — на это время у меня не было никакого алиби.
— И я бы не смог ощутить присутствие тела, — договорил Малик, преспокойно выпрямляясь, — если бы оно не было таким свежим.
Какая прелесть!
— То есть ты шел за мной случайно, а зайти сюда решил исключительно ради того, чтобы снабдить меня компетентными сведениями о времени смерти, так, что ли?!
Малик снова бесстрастно посмотрел на меня, как будто на сей раз мой вопрос был таким дурацким, что на него и отвечать не стоило.
— Извини, я на самом деле так не думала, — процедила я. — Надо полагать, ты шел за мной ради моей же безопасности.
Он склонил голову, губы искривила лукавая усмешка:
— Если тебе угодно так думать…
— Скорее, ты боишься потерять то, что считаешь своей собственностью! — выпалила я и фыркнула. — И хочешь отпугнуть других вампиров, которым может что-то взбрести в голову!
— Женевьева, — в его голосе прозвучал намек на раздражение, — если бы ты была моей собственностью, никто на свете — за одним исключением — не рискнул бы вызвать мое недовольство. Однако в глазах вампирского сообщества после нашей последней встречи ты принадлежишь не мне — ты принадлежишь Розе.
Роза! Возлюбленная Малика, как назвала ее Ханна. Это была больная тема: Роза получила Дар именно от Малика, и в какой-то момент он твердо решил отнять его, лишь бы не позволять кому-то другому брать напрокат ее тело, пока не обнаружил, что беру его я. И все равно я не знала, в чью пользу он сделал выбор — в мою или в Розину.
— Даже если бы Роза и в самом деле была твоей Госпожой, — говорил между тем Малик, — а не марионеткой, в которую ты превратила ее тело, ей не хватило бы сил оградить тебя от тех, кто пожелал бы создать с тобой кровные узы. Терпеть подобное положение дел нельзя, со временем оно лишь усугубляется.
— Объясни, что ты имеешь в виду, — настороженно потребовала я.
— Сейчас не время это обсуждать, Женевьева. — Малик отряхнул руки, а затем показал на труп. — У нас есть более насущные дела. Кто-то приложил самые серьезные усилия, чтобы ложно обвинить тебя в преступлении. Есть ли у тебя какие-нибудь соображения по поводу того, кто это мог быть?
— Понятия не имею, — ответила я, а про себя добавила: «Но обязательно выясню». — Единственный раз, когда меня обвинили в убийстве, которого я не совершала, это сделал ты.
По его лицу пробежала тень досады.
— К несчастью для тебя, мои планы тогда рухнули. Если бы их удалось воплотить, ты не оказалась бы замешана во всех последующих событиях, а я теперь не был бы вынужден постоянно за тобой присматривать.
— Знаешь, насчет присматривать — или как там это называется — можешь не трудиться. Вот уж чего мне даром не надо, так это чтобы за мной по пятам шлялся вампир!
В темных омутах его глаз промелькнуло что-то опасное, и я нервно сглотнула — ужас перехватил горло. Малик протянул руку и снова стиснул мне левое запястье. Под его прикосновением жадно заколотился пульс.
— Я заявил свое право на тебя, — проговорил он и поднял руку, так что запястье оказалось у меня перед глазами — синяки расцвели, словно красные розы, и между бледными его пальцами сочилась кровь. — И никому не позволю узурпировать это право.
— Я не вещь, Малик, и никаких прав на меня у тебя нет! — отчеканила я, дрожа и от ярости, и от жажды, пронзившей все тело. — А если хочешь моей крови — давай поторгуемся, говори, что ты готов за нее предложить!
Он замер и уставился на меня, лицо его выражало какие-то непонятные мне чувства. Потом он поднял вторую руку и взял меня за подбородок, провел большим пальцем по губам. Они запылали, и от гнева не осталось и следа — его затушило желание, охватившее то ли меня, то ли Малика, то ли нас обоих, не знаю. Малик нагнулся ближе, его благоухание оглушило меня, пленило, обездвижило. Рука его огладила мне шею, скользнула в волосы, чуть потянула — и я бессознательным движением запрокинула голову, подставляя горло. Малик прижался губами к нежной тонкой коже под ухом — ласково, едва ли не благоговейно.
— Думаешь, ты вольна диктовать мне условия? Где, когда, сколько? — Его шепот щекотал мне ключицу. — А вдруг я не захочу вести переговоры, Женевьева? — Острые клыки провели черту по моей плоти. — Как ты меня остановишь?
Сердце у меня затрепыхалось. Мне стало больно от страстной необходимости отдаться ему — целиком. Я прижала ладонь к его груди, пальцами ощущая, какие у него твердые жилистые мышцы… и оттолкнула его, заставив язык выговорить слова, на которые тело никак не хотело соглашаться:
— Все, что я готова предложить, — это переговоры; а нет — так я тебя убью!
— Тогда переговоры.
Он улыбнулся, но линия губ выдавала печаль. Отпустив мое запястье, он отодвинулся — выстроил дистанцию. Я закрыла глаза, сопротивляясь порыву броситься к нему, сопротивляясь зову крови. Проклятый вампиришка! «Переговоры» — это от слова «говорить», а не от слова «морочить», но он, конечно, и сам это знает. Я перевела дух, сосредоточившись на слабом аромате жимолости, витавшем в воздухе, на еле заметной кислинке газа из духовок, на земляном запахе бродящего теста. Открыв глаза, я скосилась на запястье. Никакой крови уже не было, а синяки по-прежнему выглядели как тепловатые пятна на медовой коже. Просто этот гаденыш воспользовался моей впечатлительностью. Я стиснула кулаки от злости на себя за то, что так легко это допустила, и снова посмотрела на него.
Он между тем смотрел в оконце.
— Приближается рассвет.
Стоило ему заговорить — и я уже ничего не слышала, кроме звуков его голоса, ничего другого не ощущала, как будто зазвучала, набирая силу, тревожная сирена, вытесняя из сознания все прочие мысли. Меня физически затрясло от этого чувства, и я едва не пнула Малика от досады. Месма! Вот зараза, он же меня по-прежнему морочит! Мне-то рассвет нипочем, это Малику будет плохо! Вампиры не выносят солнца, для них губительны даже те жалкие отсветы пасмурного октябрьского утра, которые просочатся в окошко через несколько минут. Однако данный конкретный вампир, запертый вместе со мной в пекарне, казалось, не слишком тревожится, — правда, он был уже очень стар и опытен и не последовал бы за мной в мышеловку, если бы считал, что ему что-то угрожает, а значит, это опять игры. Какого лешего?!
— А что, если тебя застигнет рассвет, ты вспыхнешь синим пламенем и рассыплешься в прах? — спросила я с деланым ленивым интересом.
— Твой отец был вампир. — Малик нахмурился. — Однако же твой запас познаний о нашем племени, мне кажется, прискорбно скуден.
Я дернула плечом:
— Я знаю, что ты умрешь, если пронзить тебя колом, только надо еще отрубить голову и вырвать сердце, но, знаешь, мне раньше как-то не приходилось наблюдать, что бывает с вампиром на солнце без всяких защитных приспособлений, а на слово я вам не верю. Вот, например, до встречи с тобой я была уверена, что ревенанты не более чем страшная старинная легенда.
