В таких учреждениях ей бывать приходилось, правда, не часто — криминальной хроникой она не занималась никогда. Но она все же знала: для того, чтобы выяснить желаемое, вовсе не обязательно рыскать по огромному холодильнику, где лежат распотрошенные покойники… в любом заведении, даже в таком мрачном, всегда есть дежурка, где сотрудники могут выпить чаю или кофе, перекурить, расслабиться и поговорить о чем-нибудь более привлекательном, чем накрытые белыми простынями холодные тела за перегородкой.
А потому она, намеренно звонко цокая каблучками по бетонному полу, направилась туда, где из-за полуприкрытой двери доносились громкие голоса и смех.
То, что люди могут смеяться в таком неподходящем месте, ее уже не удивляло. Такое уж существо человек: привыкает ко всему. Регина побывала в таких переделках, вела репортажи из таких мест, где, казалось, люди, поставленные на грань биологического существования, должны были бы забыть про то, что на земле существует радость. Но при этом они продолжали жить, улыбаться, крутить романы, словно не замечая тех нечеловеческих условий, в которых все это происходило.
Она рывком распахнула дверь и остановилась на пороге, отлично сознавая, какой эффект произведет такое появление.
Перед патологоанатомами, лаборантками и практикантами в изъеденных кислотами и заляпанных побуревшими застарелыми пятнами халатах в дверях возникла женщина, отвечающая стереотипным представлениям об удаче, молодости и физическом совершенстве. О таких в объявлениях по найму пишут: «европейская внешность». Трудно объяснить конкретно, что это значит, поскольку пройти конкурс наравне с белокурой валькирией может и загадочная азиатка, и длинноногая негритянка, но все отлично понимают, что имеется в виду.
Молодость, здоровье, красота. Удача. И кто бы знал, каких усилий требуется, чтобы держаться в этой форме, — с годами все больше и больше.
— Добрый день, — ослепительно улыбаясь, сказала Регина, — прошу прощения, но мне нужна ваша помощь.
— Вы по какому вопросу? — сухо спросил немолодой мужчина в очках. «Такого с налету не возьмешь, — подумала Регина, — этот навидался всяких разных женщин. В том числе и на каталках, укрытых простынями. Заведующий? Или как там называется эта должность у них в морге?»
— Простите, пожалуйста, — сказала она, автоматически убрав белозубую улыбку и придав лицу соответствующее обстановке скорбное достоинство, — я бы очень хотела поговорить с тем, кто… Шесть дней назад к вам поступил Андрей Панин. После перестрелки на Профсоюзной.
Про перестрелку на Профсоюзной знали все — такие события нечасто происходят почти в центре города да еще среди бела дня, на глазах у изумленных прохожих.
— А вы кто? — спросил старший, подозрительно ее разглядывая.
Она с достоинством вздернула голову и поглядела ему в глаза из-под опущенных ресниц натурального (в отличие от ослепительного золота ее волос) черного цвета.
— Сестра, — сказала она без выражения. — Я живу в Мурманске. Телеграмма пришла поздно. Пока я добиралась… вот…
— У него вроде жена есть, — сказал старший. — Почему она с вами не приехала?
— Она убивается очень, — мягко объяснила Регина, — не может тут появляться. Хотите, я ей позвоню? Пусть приедет. Ей, конечно, дорого это обойдется, бедняге. Где тут у вас телефон?
— Ладно-ладно. — Видимо, медик представил рыдающую в дежурке женщину, которую придется отпаивать корвалолом, — Не нужно. Но я все-таки не понял. Что вы хотите выяснить?
— Я и сама не знаю. — Регина продолжала честно смотреть ему в глаза. — Но я хотела бы поговорить с человеком, который… может, он хоть объяснит мне, как все произошло. Он хоть… — она начала рыться в сумочке в поисках носового платка, — по крайней мере, не мучился?
— Господи! — поморщился медик.
— Я поговорю с ней, Лев Семенович, — вмешался молодой человек, на халате которого разноцветные пятна имели особенно причудливые очертания, — поговорю. Вы тут хотите побеседовать? — обратился он к Регине.
— Нет, если можно, — ответила она, утирая платком сухие глаза. «Хоть бы одну слезу выдавить», пронеслось у нее в голове, ведь она так плакала, когда Андрея хоронили. Что же все так быстро ушло? — Тут слишком много народу.
— Тогда пойдемте.
Она уже полагала, что он заведет ее в какой- нибудь уютный закуточек за каталками, но он повел ее в коридор, где в торце неохотно пропускало солнечный свет поразительно грязное окно.
Он, легко подпрыгнув, присел на подоконник.
Регине это не понравилось — она осталась стоять напротив, на виду, освещенная хоть скудным, но безжалостным апрельским солнцем, выдающим то, что она хотела бы скрыть, — мелкие морщинки у глаз, темнеющие корни волос, застарелую усталость и жесткость взгляда. Сам он едва виднелся на фоне окна смутным силуэтом — темным и безликим.
— Так все-таки о чем вы хотели поговорить, — спросил он, — и, простите, как вас зовут?
— Регина, — сказала она, — Регина Гальперина. А вас?
— Лукин. Павел Лукин.
Он с минуту помолчал, разглядывая ее. Потом спросил:
— Вы правда его сестра?
Регина на миг заколебалась, пытаясь оценить обстановку. Соврать? Либо он поверит — тогда все в порядке. Либо насторожится. И с чего ему тогда откровенничать, если она с самого начала не сумеет расположить его к себе!
— Нет, — сказала она.
И рассчитала правильно.
Он не выказал никакого удивления, лишь задумчиво кивнул головой, в подтверждение каким- то своим мыслям.
— Так я и думал, — удовлетворенно сказал он, — а теперь выкладывайте.
— Сначала вы.
— Нет уж. Вы сюда пришли. Значит, вам больше надо. Вы кто?
Она протянула ему свое журналистское удостоверение.
Он какое-то время внимательно его рассматривал. Потом вернул, изумленно взглянув на нее.
— Откуда вы знаете?
Вот это номер! Она вновь начала торопливо просчитывать варианты.
— У меня свои источники, — сказала она излюбленную фразу своего круга.
— Что, Ленка стукнула? Так я ей вроде ничего не говорил. Дал препараты на обработку, и все.
— Нет, — сказала она спокойно, — Ленка тут ни при чем. Просто… так получилось, что я знаю о нем немножко больше, чем остальные.
— А… — протянул он, внимательно на нее глядя. — Понятно. И вот теперь вы собираете материал в расчете на сенсацию? Вынужден вас разочаровать. Сенсации не будет.
Она покачала головой.
— Я пока не думала ни о какой сенсации. Хотя… нет, вру. Каждый журналист об этом думает. Но в первую очередь, как ни странно, я думаю сейчас о его вдове. И его ребенке.
— А там есть ребенок? — поинтересовался он.
— Да.
