Они пошли по аллее по направлению к дому. Детский врач впереди, новоприбывший за ним. Шофер замыкал шествие.
— Может, ошибка вышла? — тихо проговорил шофер. — Может, не того взяли?
— Нет, — ответил тот. — Ошибки быть не может.
Он подумал.
— По нашим данным, все правильно. Сейчас самое время. Ну, может, подождать еще немного надо. Завтра перевезем его отсюда, устроим понадежней.
— А если все-таки ничего не выйдет? — обернулся к нему провожатый.
— Ну что ж, — лениво ответил тот, — всего-навсего одним человечком на земле станет меньше. Но я бы очень советовал вам постараться, чтобы вышло. Это в ваших же интересах.
Он ступил на крыльцо, и наконец тяжелая дверь захлопнулась, поглотив всех троих.
* * *
Мотор затих, и лодка, двигаясь по инерции вперед, чиркнула дном о берег.
Лесник соскочил в воду, Завадский — за ним.
— А вы что расселись? — обернулся лесник к остальным. — Давайте, вылезайте.
Павел и Борис выбрались из лодки. Волны лениво плескались, закручиваясь вокруг щиколоток.
— Раз-два, взяли! — скомандовал лесник. Они вцепились в борта и потащили лодку К видневшимся на берегу камням.
— И подальше, — велел лесник, — сейчас отлив, видите?
И правда, море отступило, оставив за собой широкую мокрую полосу, на которой, точно сотни крохотных ртов, приоткрывались и захлопывались створки мидий и лениво копошились фиолетовые с ядовито-желтой окантовкой морские звезды. Павел заметил в воде багряный отблеск и глянул под ноги — рядом с ним лениво пульсировал огромный пурпурный цветок с бахромчатой отделкой вокруг полупрозрачных лепестков.
— Всего-навсего медуза, — пояснил Завадский, заметив завороженный взгляд Павла. — Цианея арктика.
У Павла слово «цианея» ассоциировалось с чем-то нехорошим, и он осторожно отодвинулся.
— Не бойтесь, — усмехнулся тот, — не укусит.
— Бывали тут раньше? — спросил Борис.
— Давно когда-то, — ответил тот.
Теперь днище скрежетало по сухому галечнику выше уреза воды. Берег выглядел недружелюбно: бурые валуны с цветными пятнами лишайников, черные ели, чьи покрытые мхом стволы казались бледно-зелеными, почти белыми. Лиственные деревья стояли голые, лишь чуть размытые очертания ветвей свидетельствовали о наступлении весны. В распадках в глубокой фиолетовой тени притаились серые пласты слежавшегося снега.
Оставив лодку и выбрав снаряжение, они поднялись по пологой насыпи и углубились в лес.
Идти было нелегко: выступающие узловатые корни деревьев были переплетены так, что из-за них да бледных разбухших хвощей не проглядывала земля. И все было присыпано бурым слоем отмерших иголок.
— Да как мы пройдем-то здесь, — в ужасе пробормотал Борис.
Лесник пожал плечами.
— Вам это надо. Не мне.
Не дожидаясь, пока стволы елей с голыми нижними ветвями сомкнутся у него за спиной, Павел обернулся.
Отсюда, с холма, должно было хорошо просматриваться море, но его в прямом смысле не было: ни ровной водной глади, ни далекого горизонта. Вдали смутно виднелась полоска земли, поросшая такой же густой и темной зеленью, где-то еще дальше вставали из воды темные голые скалы. И надо всем этим светилось белесое, как молоко, северное небо.
Приходилось все время глядеть под ноги. Подошвы скользили по влажным корням, и каждый шаг грозил как минимум растяжением связок. Какое-то время Павел сосредоточенно шагал молча, потом спросил:
— Ты и вправду думаешь, что мы что-то найдем?
Борис перевел дыхание и лишь потом ответил:
— Не знаю. Но, во всяком случае, он так думает, — и журналист кивнул на Завадского, который шел впереди, не сбавляя темпа.
— Да? — Павел насторожился. — Вопрос только в том, зачем это ему нужно… Послушай… а ты уверен, что он здесь не для того, чтобы за нами следить?
— Не знаю. Но мне кажется, что он охотней бы без нас обошелся. Во всяком случае, если что, мы с ним справимся. Разве только…
— Что?
— Если он не из этих.
— Те вроде помоложе были. Панин и тот, второй.
— Всякое может быть. И пистолет у него. Но если ты прав… может, отделаться нам от него как-нибудь?
Павел вытаращился на него.
— Если он и впрямь из этих, хрен ты от него отделаешься. А если нет — получается, невинного человека убили.
— Господь с тобой! Да не предлагаю я его убивать! Я просто подумал — может, мы оторвемся потихоньку!
— И куда мы пойдем? — уныло спросил Павел. — Мы даже назад сами не сможем вернуться.
— Ну, куда-то мы безусловно выберемся. Не такие уж дикие тут места…
— Поторапливайтесь! — обернувшись, крикнул лесник. — Нам нужно дойти засветло.
Борис устало вздохнул.
— Ладно, — сказал он, — сами ввязались… Чего теперь. Пошли, там видно будет.
Они молча продвигались по лесу, то обходя упавшие стволы, оскалившиеся обломками сучьев, то подныривая под переплетенные ветви елей, образующие густой шатер. Вокруг стояла полнейшая тишина, и оттого казалось, что они идут во сне. Павлу было не по себе: тесно обступающие деревья вызывали у него ощущение удушья. Он охотно оказался бы сейчас на берегу студеного моря, в вонючем поселке — где угодно… Только бы выбраться отсюда.
Что-то шарахнулось из-под ног и, хлопая крыльями, пронеслось меж ветвей, но Завадский, вместо того, чтобы вскинуть двустволку, лишь рассеянно проводил дичь взглядом. Лесник, хоть у него и было ружье, стрелять не собирался. «То ли он из принципа не бьет дичь, то ли предоставляет управляться туристам», — подумал Павел. Но на Завадского он поглядел удивленно.
— Эй, — сказал он недовольно, — какого черта вы зеваете?
— Виноват, — рассеянно отозвался тот.
Лесник покачал головой.
— Ладно, — сказал он. — Скоро выйдем к озеру.
Озеро открылось неожиданно. Оно лежало меж мшистых берегов, точно осколок зеркала, с предельной четкостью отражая темные ели, взрезающие своими вершинами полупрозрачное небо.
Павел с облегчением огляделся. Только тут он почувствовал, что может дышать полной грудью.
— Мы тут остановимся? — с надеждой спросил он.
— Да. — Лесник скинул на землю рюкзак. — Привал.
Самым запасливым из них оказался Завадский. Он действительно готовился к этому походу основательно, и после обеда, состоявшего в основном из его припасов, Борис явно повеселел. Лес не давил на него так, как на Павла, и непривычную нагрузку он переносил на удивление легко, но ему не хватало городского ритма и человеческого общения: нынешние его спутники оказались людьми молчаливыми. Да и беседовать на ходу было трудно: все силы уходили на то, чтобы сохранять равновесие, пробираясь меж скользких корней.
