— Кто вы такой? — тихо спросил Павел.
Тот чуть заметно пожал плечами.
— Эмиссар… если хотите. На это у наших умения еще хватило — раз уж сами сунуться сюда не могут — создать нас и запустить на Землю… и позволить нам тут умереть. Они даже принять нас обратно побоялись.
— Они? Кто — они?
Тот, казалось, не расслышал.
— Вы думали, они похожи на вас? Вы думали, они вообще на что-то похожи? Что их мир на что-то похож? Они там такое наделали, такое натворили, что и сами превратились черт знает во что. А теперь все — все, кто остался, — сидят там в камере перехода и ждут… ждут, когда их выродки наберутся здесь такой силы, что откроют им новое «окно»… уже навсегда… да еще и испохабят здесь все так, что вам, людям, и жить-то тут станет невозможно… а им — в самый раз. Это же стервятники, упыри… Сколько миров они разрушили. А ваши-то идиоты — как они перед нами, «представителями высшей цивилизации», заискивали… из кожи вон лезли.
— Их выродки? — переспросил Павел. — Дети? Разве… это не ваши дети?
— Наши? Не смешите, Лукин. Это их отродья. Бедные бабы под гипнозом, не помнят — как их доставляли туда, в камеру перехода, как обрабатывали… Только не получилось ничего… один брак, отходы… Вот только…
Он с неожиданной силой схватил Павла за руку.
— Этот ребенок, Лукин, этот последний ребенок… Они и сами не знают, что получили. Может, он и вправду способен вновь открыть им «окно» да еще устроить здесь что-то такое, что обеспечит им привычную среду, — так, что они попрут сюда… те, кто еще способен двигаться. Я обязан охранять его, я всего лишь исполнитель… я не могу иначе. А то бы прикончил его сам, своими собственными руками, пока он не… А может… может, этот ребенок — ваша последняя надежда, Лукин, единственное оружие против них. Кто знает, на что он вообще способен?
Он выпустил руку Павла и устало откинулся к стене.
— Моя программа выполнена. Остальное меня не касается. Дальше… вам решать, Лукин. Всем вам.
— Послушайте… — растерянно сказал Павел, — а что… что же нам теперь делать?
Но тот молчал. Павел нерешительно дотронулся до его плеча, и от этого слабого прикосновения Наблюдатель начал мягко клониться набок и наконец упал на холодный бетонный пол убежища.
С минуту Павел молча смотрел на неподвижное тело, потом отвернулся и вновь двинулся к выходу из убежища. Снаружи уже почти стемнело. Дождь лил уже сплошной стеной, и он с трудом различил в стеклянистой мгле две неясные человеческие фигуры.
Он не столько увидел, сколько почувствовал, что Лиза вопросительно взглянула на него.
— Ну вот и все, — сказал он.
— А он?
— Умер… — неохотно ответил Павел.
— А… он кто был на самом деле? — тихонько спросила Лиза.
— Черт его знает, — устало ответил Павел. — Послушай…
Он запнулся, отчаянно подыскивая нужные слова. Теперь он — единственный из живущих на Земле — знает обо всем. И он должен ей рассказать. Что муж ее и отец ее ребенка на самом деле вовсе не был ни мужем ей, ни отцом ее ребенка. Вообще не был человеком. Что сама она — объект циничной сделки, какого-то потустороннего эксперимента; что ребенок ее — вовсе не человек или, точнее, не совсем человек, а Бог знает кто, монстр какой-то. Столько лет все ее обманывали, столько лет вокруг нее были не люди, а оборотни. Хотя бы сейчас он обязан рассказать ей правду.
Всю правду.
Он поднял голову и увидел ее глаза — она смотрела на него внимательно и спокойно, чуть-чуть грустно, и он понял, что ему нет нужды говорить ей все это.
Она знает.
— И что же дальше? — мягко спросила Лиза.
Он покачал головой.
— Не знаю. Просто… пошли отсюда.
— Когда они поймут, что мы все-таки смогли выбраться…
— Они больше ничего тебе не сделают. Никто больше ничего тебе не сделает. Потому что…
Его слова прервал дальний гул — гигантская стрекоза поднялась над крышей института и зависла в воздухе. Павел почти физически ощущал, как под прозрачным колпаком бесстрастные глаза пилота обшаривают окружающее пространство.
— Ну, просто не посмеют, — сказал он уже менее уверенно.
Обтекаемое тело начало медленно разворачиваться в воздухе, и Павел понял, что оно летит к ним. Следом за первой из-за деревьев выплыло еще несколько машин.
— Бежим! — крикнул он. И тут же осознал, что бежать, собственно, некуда. Где-то внутри Окружной раскинулся огромный равнодушный город; но здесь, за подернутыми весенней дымкой деревьями, лежало залитое дождем пространство, где негде было укрыться — разве что попытаться остановить проносящийся мимо автомобиль и мчаться по шоссе, которое в конце концов приведет в еще один такой же город; а за этим замкнутым безвыходным миром лежит другой, чуждый мир, залитый мертвенным зеленоватым светом, и странные существа молча сидят в загадочной камере перехода.
Сидят и ждут.
Он в отчаянии прикрыл глаза, а когда открыл их, что-то изменилось. Вокруг царила полная тишина — лишь слышно было, как струи дождя с тихим шорохом уходят в землю. Вертолетов не было. Они не упали, не взорвались в воздухе — просто исчезли, точно так же, как и приземистый куб института. На горизонте виднелись лишь пологие холмы и дальняя роща, которая постепенно переходила в другой лес, погуще, а совсем далеко, на западе, тучи разошлись, и в небе сверкало золотистое воздушное окно, расчерченное уходящими лучами солнца.
— Ну, вот и все, — тихо сказал Павел.
И увидел, что тщедушная фигурка пошевелилась. Мальчик переводил взгляд блестящих темных глаз с него на Лизу. Вид у него был такой, словно он только что проснулся и теперь не очень понимает, где находится.
Лиза обняла его, прижала к себе.
— Мама, — обратился он к ней, — я хочу домой.
Павел подошел и положил руку ему на плечо.
— Все в порядке, парень, — сказал он. — Мы уже возвращаемся.
