Сандра, радость моя!
Она обвила мою шею руками с такой силой, словно боялась потерять меня.
Я поцеловал ее, прошептав в маленькое изящное ухо:
— Ну что ты, детка? Все хорошо!
— Ах, Олаф! — грустно сказала она. — Что с нами будет? Ведь ты на рассвете уйдешь!
— Но ведь я же вернусь, — сказал я как можно уверенней.
— Глен говорил, это очень опасная экспедиция… да ты и сам знаешь… Олаф, ты бы видел, в каком состоянии этот рейнджер — мой пациент! Иногда мне кажется, словно он просто не хочет вспоминать все, что с ним случилось. Что-то настолько страшное…
— Ну что меня может напугать, любимая? Я на своем веку такого навидался… потом, ведь я не один! Ты посмотри, какие у меня спутники! Тот же Карс — ведь ты его знаешь! Ты же его видела в деле! Хенрик дерется как зверь! Даже этот мальчик — Рамирес… Выжить тут — уже искусство, а он ходил в рейды и возвращался.
— Но не в глубокий поиск!
— Что с того? Опыт-то у него есть. Потом, не забывай, с нами пойдет док. Случись что, он поможет. Он свое дело знает…
Она зябко повела плечами.
— Док этот… Он меня пугает… знаешь…
— Да?
— Может, это глупо звучит, но я привыкла к тому, что мужчины ко мне относятся… хорошо. Привыкла ощущать на себе мужские взгляды. Тебе, наверное, трудно понять, но об этом даже не думаешь… это как воздух. Ты начинаешь вспоминать о воздухе, только когда его не хватает.
— Ну и что?
— А этот твой док… он холодный, точно полярная ночь.
Я потрепал ее по плечу.
— Детка, ты же психолог. Ну мало ли какие у мужика могут быть странности? Не мне тебе объяснять.
Она задумчиво покачала головой.
— Ну, не знаю…
Я вновь наклонился и поцеловал ее.
— Доброй ночи, дорогая… завтра, на рассвете, мы выходим. Лучше попрощаемся сейчас. Ты спи… Ни о чем не тревожься.
Она снова обхватила меня за шею.
— Береги себя, Олаф! Мне будет без тебя так одиноко… тут так страшно…
Я покрепче обнял ее, прижал к себе, отстранил…
— Тебе нечего бояться. Здесь ребята крутые! Один командир чего стоит!
Она усмехнулась:
— Да, он забавный.
— А ты не тревожься. У нас столько времени впереди… целая вечность.
Интересно, верил ли я сам в то, что говорил?
* * *
Гиблые Земли
6 ноября 2128 года
Я скинул с плеч тяжелый вещевой мешок и огляделся.
Затрудняюсь сказать, как я представлял себе Гиблые Земли — должно быть, как нечто ужасное, но влекущее и загадочное, где опасности подстерегают тебя на каждом шагу. Но если так, то я, кажется, ошибался. Они меня разочаровали.
Они оказались просто мерзким местом.
Пожалуй, единственное, что отличало их от остального мира — это какая-то неправильность.
Тут все было неправильным.
Трава в человеческий рост, с чудовищно разбухшими стеблями; огромные грибы, слабо фосфоресцирующие в зеленом полумраке, — и, словно насмешка над этим гигантизмом, скрюченные карликовые деревья, едва достающие мне до пояса. И все это переплеталось, душило друг друга то ли в объятиях, то ли в смертельном поединке, и нам, чтобы прокладывать себе путь, приходилось пользоваться мачете.
Почва под ногами хлюпала при каждом шаге, из- под ног в разные стороны расползались какие-то черные скользкие твари: то ли огромные пиявки, то ли небольшие рыбы. Кто-то кричал в зарослях — пронзительными птичьими голосами, которые иногда, словно в насмешку, опускались до басовитого хриплого рева.
Проводник наш, босые ноги которого легко ступали по этому адскому месиву, обернулся к доку и что-то сказал.
— О чем он там толкует? — спросил Хенрик.
— Он говорит, нам надо быть осторожнее, — объяснил док, — мы находимся неподалеку от деревни лесных людей.
— Не вижу никакой деревни, — сердито сказал Хенрик, — да и кто может жить в этом пакостном месте?
— Лесной омбре, — подтвердил проводник.
— Мутировавшие обезьяны, — сказал док, — ревуны или что-то в этом роде.
Индеец вновь обернулся к нему и горячо заговорил. Среди нас один только док знал испанский достаточно, чтобы разбирать эту языковую мешанину.
Док усмехнулся.
— Он говорит, что после того, как земля затряслась и выросли эти леса, они тоже захотели быть как люди и стали строить себе хижины. Они даже научились делать копья и луки и охотятся на крупную дичь, но нас они не тронут. Они знают, что такое огнестрельные ружья.
— Лесной омбре боится омбре бланко, — подтвердил индеец. — Он нам не мешать ходить. Он только смотреть. Да вот он.
Я с изумлением увидел мелькнувшее в кустарнике гибкое тело. Существо было некрупным, размером с пятилетнего ребенка, но с непомерно длинными цепкими руками. На миг меж раздвинутых стеблей гигантской травы показалось лицо с огромными блестящими глазами. Встретившись со мной взглядом, странное создание с типично обезьяньей мимикой вытянуло губы трубочкой и сказало:
— У-ух!
В его голосе не было угрозы. Скорее насмешка.
Хенрик было взялся за ремень висевшего за спиной ружья, но Карс, который стоял рядом с ним, задержал его руку.
— Не надо стрелять, Хенрик, — серьезно сказал он, — ты же видишь, он безвредный.
Создание с интересом оглядело Карса, подмигнуло ему, вновь произнесло «у-ух», на этот раз с явным восхищением, и исчезло в траве.
— Тоже мне, нашел брата по разуму, — сердито сказал Хенрик, поправляя ремень, — черт, он же совсем голый!
— Они терять свои волосы после того, как земля трястись, — объяснил наш проводник, — они очень хотеть быть как все омбре.
— Похоже на скачкообразную мутацию, — вздохнул док, — потеря волосяного покрова, появление зачатков разума… с людьми в незапамятные времена тоже случилось что-то в этом роде… Забавно, но почти все крупные животные после Катастрофы развили какие-то зачатки интеллекта.
— И как вы, высоколобые, это объясняете? — спросил Хенрик.
Док задумчиво покачал головой.
— Насколько я знаю, никак. Конечно, тут все сплошь было заражено, но не настолько, чтобы вызвать такие стремительные изменения. Тем более направленные. Вот мы на базе и пытаемся разобраться, что к чему. — И добавил: — Эти места — просто рай для биологов. И ад для всех остальных.
Проводник наш медленно водил головой из стороны в сторону, точно собака, нюхающая ветер.
— Можно ходить, — сказал он наконец, — безопасно.
