— Разве что мутанты, — отозвался я.
— Город — хорошая штука, — мечтательно сказал Хенрик, — пусть даже это и не город, а так — поселок.
Я покачал головой.
— Хенрик, это же Гиблые Земли. Ну кто мог тут выжить?
— Кто-нибудь.
— Ладно, — вздохнул я, — проголосуем. Кто за то, чтобы пройти через Тоничи? Я против.
— Я — за, — сказал Док.
— Я тоже, — отозвался Хенрик. — Может, мы хоть денек проведем спокойно?
— В Тоничи? Парень, даже в Бергене и то невозможно провести день спокойно, а уж тут… Ладно… Карс?
— Я — за, Олаф, — ответил мой напарник.
— Ты что, свихнулся?
— Олаф, раз уж я тут очутился, то должен увидеть все, что можно. Я понимаю, это опасно. Но если ты уж крикнул «а!»…
— Зачем?
— То должен крикнуть и «бэ!».
— А, теперь понял.
— Город очень плохо, — сказал Чоро.
— Вот видите! Он тоже против!
— Просто, кроме «очень плохо», он других слов не знает, — возразил Хенрик, — а потом, все равно получается три на два.
— Хорошо, — вздохнул я, — ваша взяла. Только потом не говорите, что я вас не предупреждал. Ну подумайте сами — ни сообщения с населенными районами, ничего. Они же наверняка вымерли в первые же годы от радиации. Или тут живут мутанты. Что еще хуже.
— Вот мы и посмотрим, — сказал Хенрик.
Я подумал, что вся беда в том, что Хенрик — человек городской. В Гиблых Землях ему было неуютно. А тут он вбил себе в голову, что сможет заночевать в городских стенах. Я тоже предпочел бы оказаться сейчас в любых самых паршивых трущобах Бергена, но ведь это не Берген…
— Завтра мы к нему выйдем, — сказал Хенрик, — а там посмотрим.
— Нам туда не надо, — настаивал индеец.
— Один день ничего не изменит, — возразил док. — А было бы глупо просто пройти мимо. Никто еще не бывал в городах поблизости от эпицентра Катастрофы.
— И правильно делали…
Темнело. Мы развели костер и пообедали остатками консервов — охотиться не было сил даже у Чоро. Лес вокруг стоял неподвижный и молчаливый. Эта тишина была страшной, словно кто-то невидимый смотрел нам в спину. Я вновь поймал себя на том, что меня преследует чей-то взгляд, и один раз даже украдкой обернулся. Сзади никого не было. Только обступающие нас со всех сторон стволы деревьев…
— Теперь мы не сможем дежурить по двое, — заметил док.
Хенрик пожал плечами:
— Я отстою свою вахту один. Какая разница?
Я сказал:
— Ладно, тогда поменяемся. Ты отстоишь первую вахту, а мы с Карсом тебя сменим. В первую все-таки дежурить легче. Поздняя ночь — самое паршивое время.
— Самое паршивое время — под утро, — вмешался док, — и оно постоянно достается мне.
— Да тут всегда паршиво, — вздохнул я, — и днем, и ночью. Ладно, что говорить… Может, хоть эта ночь пройдет спокойно. Хватит с нас.
* * *
Из отчета агента 18–15
Мы подходим все ближе к месту Катастрофы, и мне требуется все больше мужества, чтобы идти дальше. Но людям, я думаю, еще труднее. Я так до сих пор и не знаю — может, мы, кадары, менее чувствительны к тем странным, неуловимым явлениям, которые люди иногда воспринимают чисто интуитивно, даже не умея объяснить, почему их, например, пугает то или иное место — как, скажем, нашего проводника. Даже если бы он лучше мог изъясняться на языке моих спутников, он все равно сказал бы что-то вроде «у меня мороз по коже» — и все. Может, мы, кадары, толстокожие какие-нибудь? Л ведь он, в сущности, дикарь, он не отличит космолета от пылесоса, но именно он обладает сверхчувственным восприятием, которое мне недоступно. Некоторых, правда, такое сверхчувственное восприятие приводит к ужасному концу — как, например, Рамиреса. Я уверен, он действительно что-то слышал — что-то такое, чему он не мог противиться…
А завтра мы окажемся в заброшенном городе — что мы там увидим?
Ни один человек не вернулся живым из этих мест. Сумеет ли вернуться кадар?
* * *
Гиблые Земли
9 ноября 2128 года
Кто-то тряс меня за плечо. В смутном свете костра надо мной маячило лицо Хенрика, и на какой-то миг мне показалось, что весь вчерашний день мне просто приснился, а теперь я наконец проснулся. Не может же одно и то же повторяться два раза!
— Рамирес! — прошептал Хенрик.
Выглядел он ужасно — я впервые видел неустрашимого террориста в таком состоянии. Если бы я не знал Хенрика раньше, я бы подумал, что он насмерть перепуган.
— Рамирес!
У меня мелькнула ужасная мысль, что теперь свихнулся и Хенрик.
— Ты ошибаешься, — сказал я, как можно мягче, — это же я, Олаф.
— Я еще не идиот, — злобно ощерился он, — во всяком случае, не такой, как ты. Говорю тебе, я только что видел Рамиреса. Он там…
— Где?
— Там, в темноте. Он стоит рядом вон с тем деревом!
Я послушно вытаращился во тьму, но никого не увидел.
— Хенрик, дружище, там никого нет. Тебе померещилось!
— Сказано тебе, он там! Он просто прячется! Стоит и прячется.
— Старик, успокойся! Рамиреса больше нет. Он утонул. Ты и сам видел.
— Он что, тоже свихнулся, да? — Карс сидел в своем спальном мешке, хлопая глазами и с ужасом наблюдая всю эту сцену.
Я сквозь зубы прошептал:
— Не знаю. Разбуди дока.
Хенрик сделал несколько неуверенных шагов в сторону, где, по его мнению, скрывался Рамирес, но я схватил его за плечо. Удержать его ничего не стоило — он, видимо, и сам не очень рвался встретиться с утонувшим рейнджером.
— Что там у нас? — устало сказал док, протирая глаза. Он, похоже, так привык, что его будят посреди ночи, что даже не удивился.
— Хенрик видел Рамиреса.
— Этого еще не хватало, — вздохнул док.
— Вы тоже думаете, что ему померещилось?
Док пожал плечами:
— А вы что думаете?
Я, к собственному своему удивлению, сказал:
— Не знаю. Но ведь той ночью все мы видели какого-то Скитальца, верно? Может, это опять он?
— Верите в оборотней? — спросил док.
— Тут что-то неладно, как это ни называй.
— Это Рамирес, — спокойно сказал Чоро. — Я вам говорить, он не умереть. Он просто уходить.
— Ничего себе…
— Чушь, — сердито возразил Хенрик, постепенно приходя в себя. — Не делайте из меня идиота. Я отлично видел, что Рамирес утонул. Но… это и вправду был он. Я его узнал.
