Он не пошевелился.
Хенрик сделал несколько неуверенных шагов в сторону молчаливой фигуры.
Доктор преградил ему дорогу.
— Не знаю, кто это, — твердо сказал он, — или что это, но это не Рамирес. Лучше не обращать на него внимания. Идемте.
Он единственный из всех ухитрился сохранить внешнюю невозмутимость.
— Доктор, — жалобно сказал Карс, — но это же абсурд! Если это не Рамирес, почему он так на него похож? Если же это Рамирес, почему он не подходит к нам? Почему идет сзади?
— Быть может, — задумчиво отозвался доктор, — он просто показывает нам то, что мы хотим увидеть?
Карс тихонько сказал мне:
— Олаф, ты же знаешь, у кадаров зрение лучше, чем у людей. Я рассмотрел его лицо. Это он.
— Не останавливайтесь! — торопил док. — Пошли! Посмотрим, пойдет ли он за нами.
Мы снова двинулись в путь, но идти, зная, что тебя по пятам преследует погибший рейнджер, было невыносимо. До тех пор пока я не попал сюда, в Гиблые Земли, я думал, что ничего не боюсь. Но сейчас мне было страшно.
Мы прошли еще несколько десятков метров и больше не выдержали — вновь остановились и обернулись.
Молчаливый силуэт по-прежнему следовал за нами, не отставая, но и не приближаясь.
Нервы у Хенрика сдали.
— Я больше не могу! — воскликнул он, и, развернувшись, пошел навстречу призраку.
Я подскочил к нему и схватил его за плечи.
— Хенрик, ты сошел с ума! Оставь его! Это не Рамирес! Рамирес погиб! Это вообще не человек!
— Да, но… — растерянно сказал Хенрик, — почему он так на него похож?
— Не знаю! Это какое-то наваждение! Морок!
Хенрик, словно он больше не слышал меня, отбивался, порываясь кинуться назад — туда, где неподвижно стояла темная фигура.
— Черт! Карс, помоги мне! Не стой как столб! Держи его!
— Мы же не можем держать его вечно, Олаф, — тихо ответил Карс.
Тем не менее он двинулся мне на помощь.
Но, прежде чем он успел подойти, Хенрик выхватил пистолет и выпустил всю обойму в молчаливую фигуру.
Грохот выстрелов странно контрастировал с мертвой тишиной, царившей в сумраке леса.
На миг, когда вспышка выстрела разорвала мглу, мне показалось, что я отчетливо вижу лишенное всякого выражения смуглое лицо Рамиреса.
Еще миг — и силуэт исчез, точно превратился в окружающий его сумрак и клочья тумана.
— На вашем месте я не стал бы этого делать, Хенрик, — спокойно заметил док.
— Почему? — спросил Хенрик, опуская пистолет. — Это же не Рамирес. Это никто!
Док пожал плечами.
— Как знать!
— Ладно, — сказал Хенрик. — Ваше дело, а я не потерплю, чтобы у меня за спиной тащилась какая- то нечисть.
— Олаф! — тихонько позвал меня Карс.
Я устало сказал:
— Да?
— А вдруг это и вправду был Рамирес?
Я вздохнул.
— И ты туда же? Дружище, Рамирес утонул. Мы все это видели. Паршивая смерть, но все-таки смерть.
— А после смерти? По вашим преданиям…
— Оставь в покое наши предания. Мертвые не возвращаются.
— Хотел бы я быть в этом уверен, Олаф, — ответил Карс.
— Пошли отсюда, — сказал Хенрик. — Мы уже на подходе к городу. Ненавижу это место! Ненавижу! Тут даже дышать трудно!
Мы вновь начали продвигаться вперед, то карабкаясь по склонам, то спускаясь в расщелины, где на дне тускло отсвечивала густая черная жижа.
— Матиссен! — негромко окликнул меня доктор. — Присматривайте за Хенриком. Он мне не нравится. Вот-вот сорвется. Он уже на пределе.
Я вздохнул.
— Чего же вы хотите? Этого ни один человек не выдержит.
— Вам что-нибудь говорят такие слова, как «внушение» или «массовая галлюцинация»? Кому-то очень нужно, чтобы мы видели то, что видели.
— Доктор, — серьезно ответил я, — я, конечно, не больно-то разбираюсь во всяких тонкостях, но массовых галлюцинаций не бывает. Меня учили, что, если несколько человек видят одно и то же, независимо друг от друга, то их свидетельства можно считать надежным показанием.
— Не так все просто, Матиссен, — рассеянно пробормотал доктор, — не так все просто.
Нам все чаще стали попадаться признаки того, что тут когда-то жили люди; черный вьюнок оплетал причудливую груду металла, в которой я, приглядевшись, узнал проржавевшие останки автомобиля. Все вместе это здорово смахивало на абстрактную скульптуру вроде тех, что я видел в бергенском Музее искусств, куда меня как-то затащила одна знакомая девица; она, помню, все восхищалась, как, мол, экспрессивно — или персептивно, что-то в этом роде, но в лесу эта штука смотрелась не в пример экспрессивней. Будь я организатором выставки, я бы все такие скульптуры из музея этого сюда перетащил — тут им самое место…
Потом мы наткнулись на разрушенные строения — стены; чудом уцелевшие оконные рамы с выбитыми стеклами; от одного из домов почти ничего не осталось, так, груда развалин, но на крыльце сиротливо покачивалась качалка. Кресло было совершенно целым, если не считать того, что оно было сплошь оплетено все тем же вьюнком.
Мы так много усилий потратили, пробираясь меж рухнувших построек, что даже не заметили, как лес остался у нас за спиной. Он напоминал о себе, поднимаясь черной стеной на горизонте. Темнело. Больше всего мне хотелось остановиться, разжечь костер и отдохнуть. В кустах все время шныряла какая-то дрянь — никто, кроме Чоро, не мог бы с первого взгляда определить, годится ли она в пищу, но попытаться-то можно…
Потом я увидел огонек. Где-то далеко впереди горело одинокое окно… тут и вправду кто-то жил.
Когда я взобрался на остатки какой-то стены, я понял, что огонек этот не единственный — огни горели по меньшей мере в десятке домов… мирные, спокойные огни домашнего очага.
Я слез с насыпи.
— Похоже, ты был прав, — сказал я, обращаясь к Хенрику. — Тут остались жители.
— Ты уверен, что это люди, Олаф? — спросил Карс.
— Нет, — ответил я, — но мне кажется… Рамирес говорил, что мутанты не пользуются ночью освещением. Оно им не нужно.
— Теперь уже некого спросить. Может, доктор знает?
— Кажется, нет, — устало ответил док, — в Лос-Анджелесе нет, во всяком случае. Иногда по ночам странный свет в окнах — призрачный такой…
— Олаф! — Хенрик и впрямь выглядел паршиво. — Погляди… там, сзади, никого нет? Я уже себе не верю.
Я положил руку на кобуру и медленно огляделся. Никого… Ветки кустарника метрах в трехстах от нас слегка шевелились, словно от легкого ветерка; хотя ветви другого куста, радом, были неподвижны. Да и ветра никакого не было.
