Раньше они часто пели хором – херувимскую песнь и другие духовные песни. Но в последние дни (как отмечали стрелки охраны) они не пели.
В 9 утра, как всегда, пришел в Ипатьевский дом комендант Юровский. В 10 они пили чай, а комендант обходил комнаты – «проверял наличие арестованных».
В это же время и принесли яйца и молоко. И Юровский сообщил об этом Аликс, он был рад этой своей идее – во всяком случае, у них будет хорошее настроение. И яйца пригодятся. Потом.
На прогулку в этот день он отвел им час, как обычно. И, как всегда, они гуляли – по полчаса утром и до обеда.
На прогулке их видел охранник Якимов. Он сказал, что гуляли только царь и княжны, а Алексея и царицу он не видел.
Она не выходила и целый день провела в комнате.
Из «Записки» Юровского: «16 июля пришла та телеграмма из Перми на условном языке, содержащая приказ об истреблении Романовых. В 6 часов вечера Филипп Голощекин предписал привести приказ в исполнение».
Что это за телеграмма? И откуда это слово – «приказ»? И кто мог отдать приказ военному комиссару всей Уральской области Голощекину?
Механизм расстрела
Еще раньше, в конце июня, когда в Москве распространился ложный слух о расстреле Николая II, от имени Совнаркома был послан запрос на Урал. Полученный ответ – «Все сведения об убийстве Николая Романова – провокация» – пришел за подписью: «Главнокомандующий Северным Урало-сибирским фронтом Р. Берзин».
После измены Муравьева власть на Урале сосредоточилась в руках латышского революционера, командующего фронтом против наступавших чехов – Рейнгольда Берзина. Ему, очевидно, и было поручено Москвой запустить механизм расстрела Семьи. Это было логично, он мог быть гарантом того, что Уралсовет не сделает этого прежде, чем судьба Екатеринбурга будет решена. Только он мог точно знать этот роковой час. Только он – Главнокомандующий – мог приказывать военному комиссару. И 16 июля, поняв, что положение города безнадежно, Берзин, видимо, отдает свой приказ, приговорив к смерти 11 человек, в том числе несовершеннолетнего мальчика.
В 1938 году Рейнгольд Берзин погибнет в сталинских лагерях.
Перед апокалипсисом
Было 7 вечера.
В это время Семья Романовых пила чай. Последний чай. Еще утром пришли и забрали поваренка Седнева. Аликс очень обеспокоилась и послала Боткина спросить, в чем дело. Объяснили: у поваренка встреча с дядей и он скоро вернется.
Получив приказ Берзина, осторожный Филипп Голощекин решает на всякий случай протелеграфировать в Москву. И он шлет ту свою телеграмму о том, что условленная с Москвой казнь Семьи не терпит отлагательств из-за готовящейся сдачи города.
«Если ваше мнение противоположно, сейчас же, вне всякой очереди, сообщите».
Он хочет заручиться прямым приказом Москвы. Телеграмму эту он шлет через Зиновьева – горячего сторонника расстрела. Он понимает – Зиновьев не допустит отмены прежнего решения о казни. Зиновьев пересылает телеграмму в Москву – Ленину.
В 21 час 22 минуты она была в Москве, как явствует из пометы на телеграмме.
Получил ли Екатеринбург ответ? Или, как часто бывало, Москва промолчала, что и стало согласием?
Был ли ответ Ленина?
11 августа 1957 года в «Строительной газете» был напечатан очерк под названием «По ленинскому совету». Вряд ли много читателей было у статьи с подобным названием. И зря – очерк был самый что ни на есть прелюбопытнейший.
Героем его был некто Алексей Федорович Акимов – доцент Московского архитектурного института. У Акимова было заслуженное революционное прошлое, о котором и писал автор очерка. С апреля 1918 года по июль 1919-го Алексей Акимов служил в охране Кремля – вначале он охранял Я.М. Свердлова, а затем – В.И. Ленина.
И вот газета рассказывает случай, произошедший с Акимовым летом 1918 года…
«Чаще всего он стоял на посту у приемной В.И. Ленина или на лестнице, которая вела в его кабинет. Но иногда ему приходилось выполнять и другие поручения. Мчаться, например, на радиостанцию или телеграф и передавать особо важные ленинские телеграммы. В таких случаях он увозил обратно не только подлинник телеграммы, но и телеграфную ленту. И вот после передачи одной из таких телеграмм Ленина телеграфист сказал Акимову, что ленту он не отдаст, а будет хранить у себя. «Пришлось вынуть пистолет и настоять на своем», – вспоминает Акимов. Но когда через полчаса Акимов вернулся в Кремль с подлинником телеграммы и телеграфной лентой, секретарь Ленина многозначительно сказала: «Пройдите к Владимиру Ильичу, он хочет вас видеть».
Акимов вошел в кабинет бодрым военным шагом, но Владимир Ильич строго остановил: «Что ж вы там натворили, товарищ? Почему угрожали телеграфисту?
Отправляйтесь на телеграф и публично извинитесь перед телеграфистом».
В этом очерке, в который раз свидетельствовавшем о чуткости вождя нашей революции, была одна очень странная деталь: ни слова не говорилось, о чем была эта «особо важная телеграмма», которую, угрожая револьвером, отнимал у телеграфиста Алексей Акимов.
Из письма Н.П. Лапика, директора музея завода «Прогресс» (Куйбышев):
«Есть у нас в музее машинописная запись беседы А.Ф. Акимова с А.Г. Смышляевым, ветераном нашего завода, занимавшимся поисками материалов по его истории.
В протокольной записи этой беседы, состоявшейся 19 ноября 1968 года, со слов А.Ф. Акимова записано следующее:
«Когда тульский (ошибка в записи – уральский. – Э.Р.) губком решил расстрелять семью Николая, Совнарком и ВЦИК написали телеграмму с утверждением этого решения. Я.М. Свердлов послал меня отнести эту телеграмму на телеграф, который помещался тогда на Мясницкой улице. И сказал – поосторожней отправляй. Это значило, что обратно надо было принести не только копию телеграммы, но и ленту.
Когда телеграфист передал телеграмму, я потребовал от него копию и ленту. Ленту он мне не отдавал. Тогда я вынул револьвер и стал угрожать телеграфисту. Получив от него ленту, я ушел. Пока шел до Кремля, Ленин уже узнал о моем поступке. Когда пришел, секретарь Ленина мне говорит: «Тебя вызывает Ильич, иди, он тебе сейчас намоет холку»…»
Итак, в Екатеринбург от СНК и ВЦИК (то есть от Ленина и Свердлова) пошла эта телеграмма «с утверждением этого решения» – о казни Царской Семьи.
В Екатеринбурге в этот момент дело уже шло к полуночи. Они все ждали ответа. И, уже за полночь получив ответ, Голощекин отправил грузовик. Это и была та причина, по которой, опоздав на два часа, только в половине второго ночи пришел грузовик с Ермаковым. Об этой задержке с досадой напишет в своей «Записке» Юровский.
Пока в Екатеринбурге ждали телеграмму, Семья готовилась спать. Алексей спал в эту ночь в их комнате. Перед сном она подробно описала в дневнике весь день – последний день.
