Делать нечего, я скрепя сердце соглашаюсь.
Выходим из дома, садимся в машину и едем обратно в Ригу. Мы умудрились подставиться всюду, где только могли, вчера на улице Лачплеша, сегодня здесь, под Калнциемсом. Одни только следы моих покрышек перед домом немалого стоят. Впрочем, семь бед – один ответ, а если за кого взялся «Карат», тому угрозыска бояться нечего.
Напряженно думаю, как бы нам понезаметнее выскользнуть из Риги и куда податься. Наверняка в машине установлен, помимо микрофона, активный маячок. Тогда надежда лишь на то, что до восьми вечера меня пасти не будут, чтобы не спугнуть, поскольку я сам обязан буду явиться на убой.
Меня словно выпотрошили, такая окаянная пустота на душе. Ни злости, ни сожалений. Пожалуй, если бы не Алина, я не стал бы дергаться. Можно скрываться день, ну два, ну три. Всё равно разыщут и нейтрализуют по общей тревоге, сигнал «утечка». Не тратьте, куме, силы, опускайтеся на дно.
Вспоминаю свой разговор с Командором вчера утром. Неужели вчера? Да, всего лишь вчера, прошло немногим больше суток.
«Больше ничего не хочешь сказать?» – Вроде бы нет. – «Совсем ничего?» – Да я в полном ажуре. – «Ну смотри»…
Ведь он давал мне шанс, он уже знал про мою самодеятельность, а рижская резидентура положила меня под стекло, утыкав микрофонами и маячками.
Ничего не поправить, обратного хода нет. Я потерял доверие Командора, за это полагается расплачиваться по максимуму. А мой единственный канал инициативной связи – номер горячего телефона в Риге, больше охотнику не полагается ничего. И от рижской резидентуры я могу получить только пулю в лоб. Или в затылок, как повезет.
Алина легонько трогает меня за плечо и показывает блокнотный листок.
«Пробую увидеть, где опасность. Пока не получается».
Я киваю, она откидывается на спинку сиденья, дымя сигаретой, и закрывает глаза.
Наверное, я так и не узнаю, кто именно затеял эту чехарду со слежкой, прослушиванием, убийствами, похищением изумруда, наконец, кто представил дело таким образом, что кругом виноватым оказался один я. И вряд ли поможет ясновидение Алины. Есть лишь одна возможность, последняя отчаянная попытка, но пока я не могу на нее решиться. И потом, чтобы эту попытку предпринять, надо для начала вырваться из Риги.
Миную мост через канал и подруливаю к Дому печати, это серая двадцатиэтажная коробка на левом берегу Даугавы. Сквозь стеклянный тамбур проходим в просторный вестибюль, Алина предъявляет милиционеру свой пропуск и, показывая на меня, говорит: «Он со мной». Оставляем куртки в гардеробе, идем в правое крыло, спускаемся по широкой лестнице на цокольный этаж, где помещается кафе. Пока проходим мимо столиков к стойке, Алина успевает раз пять поздороваться направо и налево. Становимся в очередь.
– Мне так и не удалось ничего увидеть, – говорит она вполголоса. – Только ощущение такое, нехорошее… жуткое.
Она поеживается. Мы стоим рядом в очереди, я смотрю на ее лицо, смотрю в ее сощуренные зеленые глаза, которые умеют видеть незримое. Я должен попытаться спасти хотя бы ее.
Съедаем борщ, шницель с гречкой, пьем кофе. Алина отказалась от мороженого, но себе я взял порцию.
– Подожди меня тут, а я поднимусь в редакцию, – говорит она.
– Лучше я пойду с тобой.
– Но я быстренько.
– Нет, – настаиваю я. – Пойдем вместе.
Из окна ее маленького кабинета на одиннадцатом этаже видно Даугаву, новый и старый мосты, Вецригу с ее колокольнями, видно далеко, вплоть до Пурвциемса и Межциемса с их многоэтажками. Стою у окна и разглядываю город.
– Слушай, тут записка, – говорит она. – Почерк Залетаева. Регина просит срочно позвонить.
Алина снимает трубку, я ловлю и легонько сжимаю ее запястье.
– Прослушивается, – напоминаю я.
– Да, я учту.
– Не говори долго. Засекут, откуда звонишь. Вообще лучше не звонить.
– Надо выяснить, что там стряслось.
– Нашли Янку. Я уверен.
– Тогда тем более, – она встряхивает кудрями и решительно набирает номер.
Присаживаюсь за второй стол, заваленный черновиками, машинописными листками, газетными оттисками, словом, целой горой макулатуры.
– Регина, привет, это я, – говорит Аля. – Ну как ты там? Что? Господи, какой ужас.
Нажав на кнопку выключения микрофона, она сообщает мне:
– Милиция нашла Янку.
В этом я не сомневался. Конечно, Регина позвонила следователю, поставила его на уши и убедила, что надо вскрыть дверь квартриры на Лачплеша.
– Какой ужас, да, нет, какой ужас… – повторяет одно и то же Алина.
Номер засекается минуты за три. Прошло две с половиной. Я привстаю, показываю Алине свои часы, яростно стучу пальцем по стеклу.
– Региночка, я перезвоню, я спешу… Что?.. Хорошо, обязательно ему передам, как только увижу. Обязательно. Пока.
Она кладет трубку. Две минуты сорок секунд. Могли засечь.
– Регина подняла шум, и Янку нашли, – утвердительно говорю я.
– Правильно.
– И еще следователь разыскивает меня. Она ведь это просила передать?
– Тоже правильно. Что делать будем?
– Надо уезжать из Риги, – говорю я. – И поскорей.
– Тогда я пойду к шефу отпрашиваться. Я быстро.
И она скрывается за дверью.
Сижу, прикидываю, как быть дальше. Предположим, удастся улизнуть, закатиться в какую-нибудь глушь, под запасными номерами, там оставить машину и двинуть поездом куда глаза глядят. Что потом? Ищут пожарные, ищет милиция. Ищет «Карат», а уж он искать умеет.
Со всех сторон сплошной шах и мат, а у меня один-единственный секретный козырь на руках. Нету ходу, ходи с бубей. Раз ничего другого не остается, надо пускать в ход заветного туза.
Ведь я знаю то, чего не знает почти никто из агентов «Карата». Знаю то, что мне знать не положено. За одно это мне причитаются две пули и картофельный мешок.
Я знаю, где находится вилла Командора.
9
Некто юный и лохматый заглядывает в дверь.
– Залетаева нету?
– Нет, – отвечаю я.
Дверь закрывается. Удивительный народ эти журналисты, незнакомый дядя сидит в чужом кабинете, а им хоть бы что.
Звонит телефон, поколебавшись, снимаю трубку.
– Алло, Залетаева можно?
– Его нет.
– А это кто?
– Дед Пыхто, – озлясь, отвечаю по-детдомовски.
– Женька, ты, что ли?
– Нет, это Вася.
– Какой Вася?
– Большой.
