Кендрик был заинтригован его историей.
"Они тебя нашли?" – переспросил он. "Как?"
"Однажды Король и его люди заехали в рабскую деревню далеко на западе, чтобы истребить имперцев, которые подобрались слишком быстро, и освободить рабов. Когда они прибыли, имперцы уже ушли, а деревня пылала. Все погибли, кроме меня. Они могли бросить меня там на погибель. Но у нашего Король, моего отца, настоящего отца, огромное сердце и он всегда поступает по совести".
Колдо вздохнул.
"Я об этом не забываю. Никогда не забываю, и всегда ему предан. Я не моргнув глазом отдам жизнь за Короля. Я поведу его людей куда угодно, хоть на край земли, если он так велит".
"Колдо – мой брат", – сказал Людвиг. "Мой настоящий брат. Пусть он рождён от других родителей, и у него другой цвет кожи – это неважно. Не это главное в брате. Его честь, отвага и преданность делают его моим братом. Я считаю его таким же родным, как и остальных своих братьев, и не задумываясь отдам за него жизнь".
"И я", – вставил Кейден. "Колдо мне такой же брат, как и Людвиг".
Кендрик обратил внимание, какую преданность внушил им Колдо, и восхитился. Это заставило его вспомнить Короля МакГила, который принял его, как родного сына. МакГил хотел сделать Кендрика своим наследником, но не сумел преодолеть силу обычаев своего народа. Нельзя было ублюдку позволить взойти на трон Кольца. А Король Перевала, как Кендрик теперь понимал, поступил иначе: пренебрёг традициями и сделал по совести. Кендрику захотелось иметь такого отца.
"Полагаю, у нас есть что-то общее", – сказал Кендрик. "Нас обоих вырастили неродные родители. Но обоим нам удалось стать командирами своих отрядов".
Колдо улыбнулся в ответ, и это был первый раз, когда Кендрик увидел его улыбку.
"Как там говорят?" – спросил Колдо. "Именно изгои, самые отверженные, те, от кого меньше всего ждут, обычно достигают высот".
Кендрик прекрасно понимал, что тот имел в виду.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Волусия вышла из сумрачного коридора и оказалась в залитой солнцем частной ложе главной арены Империи. Завидев её, зрители на трибунах будто обезумели. Она стояла раскинув руки, принимала со всех сторон приветственные возгласы и купалась в обожании своих верных поклонников – граждан столицы. От одного её появления стадион заходил ходуном, чуть не расколовшись от их оглушительных криков, и она в который раз убедилась в их любви. Она была их героиней-завоевательницей. Они любили её за силу, за властность. Её, от которой никто никогда ничего не ждал. Наконец-то все поняли то, что она знала всю свою жизнь: она была богиней. Непобедимой.
Во столице уже не осталось ни единого уголка, где бы ни стояла её статуя, каждый день в городе начинался с утренней молитвы перед её образом, и куда бы она ни пошла, всюду ей кланялись до земли. Но и этого ей было недостаточно. Ей хотелось большего.
Если бы любовь её подданных не была искренней, Волусия бы это заметила. Они бы не приветствовали её так рьяно, не восхищались бы ею так сильно только из страха. Было очевидно, что она внушает им подлинный священный трепет. Она захватила город, который никто никогда не захватывал, взошла на трон, на который невозможно было взойти без приглашения. Она доказала всем скептикам, что для неё нет преград, и граждане столицы чувствовали, что с ней всё возможно.
Как только Волусия простёрла к трибунам руки, загремели фанфары. Толпа постепенно успокоилась, все взгляды сосредоточились на ней, и на стадионе воцарилась такая почтительная тишина, что можно было услышать, как падает булавка.
"Граждане Империи!" – обратилась к ним Волусия. Её голос эхом отражался от стен и долетал до самых верхних рядов. "Граждане моей столицы! Больше никто не будет вас угнетать. Отныне вы свободны! Свободны от службы чиновникам, генералам, солдатам. Теперь над вами только я – Богиня Волусия!"
Толпа зашлась ликующими возгласами, топотом и аплодисментами. Овация длилась так долго, что Волусия подумала, будто она никогда не закончится.
Наконец она снова подняла руки, и они утихли.
"Я приготовила вам дар!" – громогласно объявила она. "В честь освобождения вашего великого города, я дарю вам то, что ни один лидер не дарил до меня – сто дней игр! Да начнётся кровавый спорт!"
По трибунам пронёсся стон удовольствия, смешавшийся со звуками фанфар, и можно было почувствовать, как от очередной овации под стадионом задрожала земля. Волусия вернулась под навес, села на окруженный советниками золотой трон у края террасы и приготовилась смотреть.
Далеко внизу, на арене, с оглушительным скрипом, слышным даже поверх рёва толпы, поднялась гигантская решётка, и на площадку вышла первая партия закованных в кандалы гладиаторов. Толпа бесновалась и улюлюкала, пока они спотыкаясь и испуганно оглядываясь брели к центру арены.
Затрубил рог и открылась другая дверь, откуда верхом на зертах выехала дюжина имперских солдат. Их чёрные доспехи и длинные острые копья сияли в лучах двух солнц. Они тут же поскакали прямо на гладиаторов, и первые копья взмыли в воздух.
Беззащитные гладиаторы бросились в рассыпную, но быстро запутались в своих цепях. Бежать им всё равно было некуда.
Вскоре с ними было покончено. Некоторые пытались пригибаться, другие бросались на землю, но копья настигали и тех и других, пригвождая их к арене, как насекомых на булавки. Были и те, кто пытался закрываться своими хлипкими щитами, но наконечники копий были настолько остры, что легко пробивали их насквозь. Смерть была повсюду, и никто от неё не ушёл.
Солдаты подхватили с земли цепь с телами поверженных противников и проволокли их за собой, как охотничьи трофеи, описывая почётный круг. Толпа наградила их одобрительным рёвом.
С новой трелью горна, открылась ещё одна дверь, и свежая порция невольников появилась на арене.
Волусия наслаждалась жестоким зрелищем – оно всегда поднимало ей настроение. Откровенно говоря, эта особенно коварная и хитроумная арена была одной и главных причин, по которой она перебралась в столицу. Смотреть за изощрёнными мучениями других людей было её любимым хобби.
"Богиня", – вдруг обратились к ней.
Волусия, раздражённая тем, что её отвлекают, обернулась и увидела озабоченное лицо Рори, своего нового главнокомандующего. Она назначила его после того, как безо всякой причины убила троих предыдущих – ей всегда казалось, что подчинённых нужно держать в ежовых рукавицах.
"Богиня, простите, что отвлекаю", – начал он обеспокоенным тоном.
"Я тебя не прощаю", – холодно перебила она. «Я не прощаю, когда меня отрывают от игр».
Он сглотнул.
"Богиня, я умоляю вас о прощении. Это срочно".
Она смерила его презрительным взглядом.
"В моём мире не бывает ничего срочного. Я – Богиня".
Он уже не был уверен, стоило ли продолжать.
