Отмечу, кстати, что я заболеваю не только от переутомления, но и когда у меня нет работы по душе и сердцу. Думаю, что подобное происходит не только со мною. Поэтому я всячески пыталась всегда заполнить свои простои самыми разными делами. Теперь я вижу, что это было инстинктивное стремление выжить, сохранить себя.
Не скрою, в моей жизни был период, когда я хотела уйти из Малого театра. Но я не могла себе этого позволить. Моя жизнь, мой характер сложились так, что если я полюбила, то это всерьез и надолго. С Малым театром получилось именно так, несмотря на то, что порой я испытывала горькие разочарования и терпела унижения. Сколько я пролила слез! Но, повторяю, уйти я не могла. И я никогда не уставала объясняться в любви к Малому театру. Сейчас нашла в своих архивах интервью того времени:
«…Я люблю Малый за верность лучшим традициям русского классического театра и прекрасно сочетающийся с этим новаторский поиск. Мне нравится речь актеров – плавная и глубокая. Мне по вкусу уклад жизни нашего театра, в котором как у актеров, так и у рабочих сцены – у всего коллектива есть твердо установившиеся нормы жизни, рожденные не приказом, не административной инструкцией, а любовью к общему делу. Еще я сказала бы так: нашему театру присуще чувство самоуважения. Конечно, для актера важнее всего художественный стиль театра. И стиль Малого мне по душе…»
Ну какие еще высокие слова можно сказать? Это мой театр – я принадлежу ему.
Бывали периоды, когда я очень нервничала; возможно, это сказывалось на работе, на отношениях с режиссерами и партнерами. Но я никогда не капризничала, не требовала для себя особых условий. Пыталась держать себя в руках, и надо было очень крепко «довести» меня, чтобы я взорвалась. А такое случалось…
Помню, у меня никак не получалась совместная работа с одним известным, но крайне самоуверенным режиссером театра. Репетиции стали для меня мукой – мы говорили с ним на разных языках. Однажды он, как обычно, был раздражен, стал давать указания, которые искажали суть спектакля. Когда я позволила себе это сказать, режиссер обвинил меня в том, что я не подготовилась к репетиции.
Этого мне говорить никогда нельзя, потому что я не позволяла себе ни в коем случае приходить на репетиции неподготовленной, несобранной. Мне это было не свойственно. Я так возмутилась! Схватила кресло, одной рукой подняла его и швырнула на пол. Как мне это удалось – не понимаю. Это же кресло, не стул… Я ушиблась, поцарапала руку. В общем, была драма. Я пошла к руководителю театра, заявила, что не могу работать с этим режиссером. И он меня попросил: «Пожалуйста, доведите спектакль до того момента, когда вы начнете ходить, а потом мы все подправим…»
«Ходить» – это такой театральный термин, когда от читки текста пьесы переходят к игре.
И я решила: раз требует руководитель театра, значит, так и надо, мне следует подчиниться. Прошло еще несколько репетиций. После одной из них пришла домой, настроение у меня было плохое, самочувствие – еще хуже. Хорошо, что меня навестили два человека на предмет делового разговора (не буду называть их фамилии, они в этой ситуации оказались случайно). Я потеряла сознание. Вызвали «скорую помощь», и меня отправили в больницу. Диагноз оказался тяжелым: нарушение кровообращения. Когда я пришла в себя, стала воспринимать окружающий мир, врачи объяснили мне, что это результат сильного стресса. О чем говорить: я не умела беречь себя, у меня не выработались средства защиты от сильных нервных потрясений.
В больнице я пробыла несколько недель. Когда возвратилась, едва встав на ноги, меня ожидало новое испытание. Оказалось, что заболел мой любимый партнер, который играл в «Без вины виноватых» моего сына, а в «Елизавете Английской» должен был играть моего возлюбленного. Болезнь была неизлечима, и его не стало… Заменить его другим актером и все-таки попытаться сыграть Елизавету я не смогла. Не знаю, как это объяснить… Я не захотела это делать, существуют нравственные барьеры, через которые нельзя преступать. Мне легче было потерять роль, чем вместо него увидеть кого-то другого, даже не менее талантливого. Это было бы предательством по отношению к человеку, которого я глубоко уважала и очень ценила. Мне всегда казалось, что мы должны бережно относиться к тем, кто рядом с нами, но вдвойне бережно – к тем, кто уходит от нас.
Чтобы исключить двусмысленные домыслы, скажу, что у меня с этим прекрасным актером никогда не было любовных отношений. Были большие, дружеские, а с моей стороны, я бы сказала, материнские чувства.
Судьба актрисы – это не цветы и аплодисменты, не кратковременный успех, который может внезапно раствориться в быстро меняющемся времени. Это тяжелейший труд, нравственные испытания, сомнения, колебания, преодоление таких препятствий, которых я и не ждала. И нельзя не то что упасть, но даже согнуться, опуститься на колени. А уж если это случилось – встань и иди!
Я пишу об этом с горечью. Но обязана сказать, потому что если актриса талантлива – по-другому не бывает, иначе она мелькнет на небосклоне и погаснет, как закатившаяся звездочка.
В самые трудные минуты своей жизни я не теряла надежду: время пройдет, и правда восторжествует, я смогу работать и получу роли, которые хочу. И надежды сбывались. После долгого простоя я получила небольшую роль Хлестовой в «Горе от ума». Долгое время с наслаждением и с успехом ее играла. Она меня радовала, потому что это настоящая классика. Ради справедливости надо сказать, что так бывает не всегда. Но все же бывает, а значит, надо верить, не утрачивать желаний и стремиться их осуществить.
Если честно говорить, я постоянно находилась на этом пути. Это качество характера я в себе сохранила, по теперешний день хочу и надеюсь. У меня и сейчас есть чем заняться, и я существую спокойно и счастливо. Но об этом позже.
А тогда «Известия» писали об этой моей работе: «Старуха Хлестова Быстрицкой прекрасна, как перезрелая Афродита, угрожающе женственна и победоносно стервозна: взгляд из-под длинных ресниц, легкий поворот головы, легкая, брошенная вскользь колкость – здесь есть и традиционная для Малого театра броскость сценического рисунка, и второй план, а удовольствие, с которым работает актриса, чувствуется и в зале».
И в целом спектакль, поставленный Сергеем Женовачом, удался.
Счастлива я была и в Театре Ермоловой в работе с Владимиром Андреевым. Несколько сезонов я выходила вначале четыре раза в месяц, потом дважды – в спектакле по пьесе Л. Зорина «Перекресток». С этим спектаклем театр и я, естественно, объездили множество городов России и даже побывали в нескольких странах. И на каждом представлении зал был полон.
А простои, конфликты… В театре, как в жизни, всякое случается…
На дороге, ведущей во мрак
Я не верю в случайности – их не бывает, у всего, что происходит, есть причины, просто мы не всегда их знаем и понимаем.
Я собиралась уезжать с театром на гастроли, и именно в день отъезда требовалось закончить запись на радио. Не помню сейчас, что это за передача, просто она была связана с судьбой какого-то врача. Если что-то было о врачах, я обязательно принимала приглашение – это осталось у меня на всю жизнь.
