– Лисименко, это паранойя, вылезай, – стукнула я в дверь. – Ежедневные ванны по три часа – прямой путь в психушку.
– Отвали, Тюлькина! – отозвалась Янка. – Пока не отмоюсь, не выйду.
Моя мама, услыхав однажды, как мы с Янкой общаемся, пришла в неописуемый ужас. Я так и не смогла втолковать ей, что мы нисколько не оскорбляем друг друга и ничего обидного в наших репликах нет. Просто так повелось с детства, как и то, что мы постоянно зовем друг друга по фамилии. Нам так нравится. Лисименко и Тюлькина. Намного лучше, чем слащавые «Яночка» и «Сашенька», к которым нас пытались приучить наши родители.
Глава 11
– Вау! Постриглась! – завопила Янка, появившись в комнате в банном халате и с огромным махровым тюрбаном на голове. Она кинулась ко мне и стала крутить меня в разные стороны, детально разглядывая стрижку. – Как это ты решилась?
– До сих пор удивляюсь, – созналась я.
– Ну классно! И цвет суперский. «Каштан»?
– «Горький шоколад».
– Обалдеть! Совсем другой человек. Как тетя Марина пережила?
– Да как? Чуть не порвала на британский флаг. Вот, выгнала нас из дома. Приютишь?
– Кого это «нас»? – удивилась Янка и тут увидела выскочившего на середину комнаты котенка.
– Это кто? – поперхнувшись от неожиданности, воскликнула она.
– Это ваш новый квартирант, – сказала я. – Зовут Анфиска. Ну или Афоня, как получится.
– Ты с ума сошла, Тюлькина! Мой папа каждый день грозится устроить кладбище домашних животных. Как наступит в Христофорову лужу, так орет: всех повыкидываю, надоели, заразы! А ты еще одного тащишь!
– Ладно, расслабься, это не навсегда. Завтра-послезавтра заберу. Или Кириллу верну, или матушку уговорю. Да и наши-то лужи небось поменьше будут, не то что от вашего мамонта.
Янка махнула рукой, сказав, что оставит котенка до первого замечания, но, если папа устроит террор, она за сохранность животного не ручается, после чего размотала тюрбан и принялась сушить волосы.
– Я тоже собираюсь постричься, – сказала она, придирчиво рассматривая себя в зеркало. – Только не придумаю как.
– Тебе нельзя стричься.
– Почему это?
– У тебя морда лица слишком круглая.
Янка повернулась ко мне, завязала свои волосы под подбородком и стала похожа на русскую матрешку.
– Во-во! – засмеялась я. – Поменьше пирожных надо трескать. С чаем.
– Кстати! – оживилась Янка. – Пойдем чаю попьем.
Чаепитие в доме Лисименко всегда было процедурой долгой и приятной. Чай Янка пила, что называется, с толком, с чувством, с расстановкой. На столе обязательно присутствовали конфеты и печенье, всякие мармеладки, зефир, варенье и пирожные.
Но в этот раз попировать всласть нам не удалось. Едва мы поднесли ко рту по первому куску вафельного тортика, как Янка потянула носом и подозрительно оглянулась на плиту.
– Что? – спросила я.
– Чем-то пахнет, – пробормотала она, продолжая принюхиваться.
– Чем?
– Как будто горит что-то.
– Разве?
Мы обе усиленно зашмыгали носами, пытаясь определить, в какой стороне находится источник запаха.
– Наверно, показалось, – решила Янка и снова занялась десертом. Но в эту минуту я отчетливо уловила отвратительный запах.
– Нет, правда горит! – воскликнула я и вскочила.
Она тоже встала, не забыв, однако, запихнуть остаток торта в рот.
– Может, молоко убежало?
– Какое молоко! Чем-то несъедобным воняет! Какой-то отравой!
Мы побежали к входной двери. В подъезде пахло намного сильнее. Мы поспешно захлопнули дверь.
– Может, позвонить в пожарную? – предложила я, достав телефон.
– А ты знаешь, сколько ложный вызов стоит? Тысяча рублей.
– Так то ложный.
– Если у какой-то склерозной бабки каша сгорела, он и будет ложный! – возмущенно завопила Янка. – Меня родители потом со свету сживут за такую инициативу.
– Идем тогда вниз, – предложила я. – Определим, у кого пахнет, и будем стучать к ним ногами. Может, и правда какая старушенция заснула.
Янка кивнула и полезла в сумку за ключом. И тут одновременно из всех розеток повалил грязно-белый дым. Мы с подругой остолбенели на мгновенье, а потом кинулись в противоположные стороны: я к выходу, она – в комнату, крича во все горло:
– Христофор, Дульсинея, вы где?
Не добежав до двери, я в панике метнулась обратно, вторя ей дурным голосом:
– Анфиска, Анфиска, кис-кис-кис!
Комната быстро наполнялась густыми удушающими клубами дыма. Мы с Янкой кашляли, терли слезящиеся глаза, ползая на карачках по полу и шаря под креслами и диваном. Внизу дышать было гораздо легче. Взрослых кошек мы отыскали быстро, но котенок словно сквозь землю провалился. Мы вытерли своими животами буквально каждый миллиметр линолеума в обеих комнатах, и все напрасно.
– Все! Не могу больше! Уходим, – взмолилась Янка, крепко прижимая к себе беснующихся животных.
– Своих нашла, а мой пусть задыхается?! – попыталась заорать я сквозь кашель.
– Пошли! – прохрипела Янка. – Так хоть двоих спасем! А пока третьего ищем, эти задохнутся.
Я рванула за ней в коридор, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание от нехватки свежего воздуха. Янка кое-как распахнула дверь и отшатнулась – на лестничной площадке стоял точно такой же плотный белый туман. Снизу слышались истеричные вопли и женский визг. Мимо нас со страшным грохотом пронесся темный силуэт, отчаянно ругаясь и задевая о перила чем-то железным.
– Задерживай дыхание и беги! – толкнула я подругу. – Второй этаж, всего два пролета!
Она как была, в халате и шлепанцах, поскакала вниз в обнимку со своими кошками. Сообразив, что она может простудиться, да и мне вряд ли будет жарко во дворе, я схватила с вешалки верхнюю одежду, наши сумки (там же документы!), пошарила внизу, сгребла в охапку две пары сапог и выскочила вслед за ней. Когда я бежала вниз, ничего не видя из-за дыма и вороха одежды в руках, у меня под ногами что-то клацнуло и загремело по лестнице. Раздумывать, а тем более разглядывать, что это такое, было некогда. Организм жаждал кислорода. Я благополучно добралась до тяжелой входной двери и вывалилась на улицу, жадно глотая морозный колючий воздух. Свалив объемную ношу на снег, я шлепнулась на нее сверху и внезапно услышала знакомый истошный визг. Откуда-то из-под Янкиной шубы я извлекла мою горемычную Анфиску.
– Янка! – обрадовано заорала я. – Вот она! Она на вешалку влезла, а я ее вместе с одеждой и вытащила! Она у Кирилла постоянно на вешалке сидела.
