Я подхватила Никитку, влезла на заднее сиденье и велела таксисту ехать на шестой причал, прямо к зданию института, популярно объяснив, на что будет похожа моя дальнейшая жизнь, если я опоздаю.
Водитель оказался чрезвычайно разговорчивым. С интересом поглядывая на Никитку в зеркало, он принялся рассказывать мне о своей правильной дочери, которая делала все целенаправленно и вовремя. После школы поступила в институт, после пятого курса отработала два года, чтобы «встать на ноги», потом вышла замуж и только после этого, спустя год, родила дочерей-двойняшек. В течение двадцати минут я рассеянно слушала его болтовню, поддакивала лопочущему на своем языке Никите и думала о делах моих скорбных.
– А ты на каком курсе? – поинтересовался этот болтун, уже изрядно доставший меня.
– На первом, – не подумав брякнула я.
– Как же тебя угораздило так рано ребенка завести?
Я хмыкнула про себя. Уж что-что, а такую глупость я сделаю нескоро. А если еще разок останусь с братишкой, то и вовсе никогда.
– Во сколько же лет ты его родила? – не унимался таксист. – В семнадцать? Или в шестнадцать?
В его голосе звучал почти что ужас.
– В четырнадцать, – сказала я. – А забеременела в тринадцать. В седьмом классе. До сих пор не знаю, кто его отец, то ли Гарик, то ли Лелик. А может, Николай Петрович?
После этого он молчал до самого института.
В вестибюль я ворвалась в две минуты седьмого. Все было бы ничего, если бы я сразу бросилась в нужную аудиторию. Возможно, я и успела бы. Но со мной был «хвост». О том, чтобы притащить его с собой и посадить за парту, не могло быть и речи. Данилевский бы понял мою ситуацию, но не Мамонтова, которую вид детей, обручальных колец и беременных студенток доводил до белого каления.
Я кинулась за помощью к нашей вахтерше Татьяне Васильевне, в обязанности которой входило сидеть в стеклянной кабине и не пускать чужих в здание института. Но я не помню ни одного случая, чтобы она хоть раз потребовала у кого-нибудь студенческий билет. Она вязала, читала какие-то журналы либо просто обозревала утренний поток студентов задумчивым взглядом, даже не пытаясь повлиять на процесс. Татьяна Васильевна заметно обрадовалась такому развлечению, заграбастала Никитку, стала его раздевать со всякими шутками-прибаутками, которых у нее в голове оказалось несчетное количество. Я помаячила немного рядом, наблюдая, как будет реагировать дитя на новоявленную няньку, потом сдала пуховик в гардероб и гигантскими скачками понеслась наверх.
Конечно же, я прибыла в аудиторию после преподавателя, что было совершенно недопустимо. Из-за меня приостановили уже начавшуюся консультацию, и я была вынуждена в течение долгого времени выслушивать едкие замечания на английском языке в присутствии двух групп. А Борька с последней парты крутил мне пальцем у виска и страшно вращал глазами. Глядя на него, у меня хватило ума не оправдываться и молча сносить все издевательства Мамонтовой. Дабы не усугублять, как говорится.
Консультация продолжилась. Я приуныла. Совершенно ясно, что хорошей оценки мне не видать, если Мамонтова будет присутствовать при моем ответе. Придется завтра с утра с головой погружаться в английский на сутки и встретить претензии Мамонтовой во всеоружии. Я могу плохо сдать другие предметы: историю, экологию… Но никак не английский! Это будет просто позор на мою «шоколадную» голову!
Настращав нас по полной программе, накрутив и без того взвинченные студенческие нервы, Мамонтова, с чувством выполненного долга, покинула аудиторию. На ее лице было написано явное удовлетворение проделанной работой. Я в галдящем потоке однокурсников поплелась к выходу. Сейчас заберу Никиту у Татьяны Васильевны и потащусь на остановку троллейбуса. Жаль, что Горохов сегодня без машины – дядя отобрал ее сразу после Нового года. Может, упасть на хвост Беловой? Пусть подкинет нас на своей «Приоре». Девка она вроде не вредная, тем более я не просто так прошусь, у меня причина – детеныш на руках.
Выйдя на лестницу, я стала оглядываться, ища глазами Дашку Белову. И вдруг сердце скакнуло прямо в рот, и я им чуть не подавилась. На несколько ступенек ниже стоял Геныч. Он смотрел на меня и улыбался. И не как-нибудь, а многозначительно! Ну, по крайней мере, мне так показалось. Мои ноги сразу превратились в какие-то хлипкие морские водоросли, и, чтобы не упасть, я должна была схватиться за перила. Нет, нельзя так без подготовки натыкаться на объект своей страсти. От неожиданного счастья тоже можно умереть. Как и от горя.
– Как консультация? Что-нибудь полезное узнали? – заговорил Геныч, сделав несколько шагов наверх. Я не пошевелилась, я буквально приросла к перилам. – А я вот вчера гипс снял, ногу разрабатываю. Пришел узнать расписание. У вас какого числа экзамен?
Я с трудом переключилась на студенческую реальность. Надо же, как его появление выбивает меня из колеи! Сама не своя становлюсь.
– Тринадцатого, – пролепетала я и поразилась, как отдалился от меня день экзамена и как мне стало на него глубоко наплевать.
– А у нас четырнадцатого. Как вам Мамонтова? Говорят – зверюга. Валит по-черному. Ольга уже трясется крупной дрожью.
«Ольга!» – отметила я про себя. Не «моя Лелька» и не просто «Лелька». Ольга! Дело, кажется, налаживается.
– А где она? – как можно равнодушнее поинтересовалась я. – Внизу?
– Нет, я один. У нее ангина.
– Жаль, – пробормотала я, стараясь не задохнуться от внутреннего ликования.
– Да, – неопределенно произнес Геныч и поднял на меня глаза. И тут я поняла, что ему, как и мне, нисколько не жаль. Я видела по его глазам, что он все помнит: и новогоднюю ночь, и наш танец, и долгий поцелуй. Помнит и хочет продолжения. Все же мне удалось! Невероятно!
– Саша, – сказал Геныч после небольшой заминки. – Я много пропустил. У меня не хватает нескольких тем…
– У меня есть все, – поторопилась сообщить я, поняв, что он пытается найти повод для свидания. – Дома. Мы могли бы поехать ко мне и скинуть все на твою флешку.
Надо ему помочь, ведь он совсем новичок в таких делах! Еще бы, дружить с одной и той же девчонкой всю жизнь!
– Здорово, – с облегчением произнес он. – А потом я тебя угощу мороженым за труды, ты как?
– Обожаю мороженое!
Я была на седьмом небе от счастья. С ума сойти! Он меня просит провести с ним вечер! Сто процентов – ему не нужны никакие темы. У Ольги все это наверняка есть, он просто выдумывает причину. А я сделаю вид, что верю, и мы поедем ко мне. Как хорошо, что я сейчас одна!
И тут, когда уже все было на мази и два наших трепещущих сердца готовы были закружиться в вальсе, внизу на лестнице показалась вахтерша Татьяна Васильевна, увидела меня и крикнула:
– До-очк! Что-то он капризничает. Не пойму, чего хочет. Айда скорей!
Ощущение было такое, будто по моей несчастной голове долбанули трехпудовой кувалдой. «Господи, – мысленно застонала я. – Никита!»
