– Ты женат? – с деланым разочарованием протянула я.
– Жена брата. Я не женат, – с улыбкой повернулся он ко мне. – Был бы женат, не привез бы тебя сюда.
– Да ладно врать, – махнула я рукой, – не привез бы. Все вы… возите.
– Нет, – усмехнулся он. – Не все.
Я выбрала длинную футболку, которая доходила мне до колен, а на бедра повязала узорчатую белую шаль. Когда мой туалет был завершен, я вернулась к печке и опустилась на «шкуру медведя», сразу закутав ею голые ноги. В избушке было довольно холодно, и мои обнаженные части тела сразу покрылись мурашками. Саня, уже переодетый в сухие джинсы и майку, разложил наши «лыжные костюмы» на деревянной лавке возле самой печки и пообещал, что не пройдет и года, как мы сможем во все это снова облачиться. Я отметила, что переодеваться он ходил во вторую маленькую комнату, при мне этого делать не стал. Так же как и не стал набрасываться на меня в комнатке с широкой кроватью, хотя удобных моментов была уйма. Я-то считала, что он воспользуется ситуацией.
Далее последовал самовар, не электрический, а самый натуральный, на дровах. Мы засовывали щепочки и угольки из печки внутрь самовара, в специальную колбу, а потом по очереди, щека к щеке, дули на них снизу, в прорези, чтобы поддержать слабенький, едва зарождающийся огонек. Мне этот процесс так понравился, что я срочно захотела иметь такой же агрегат у себя дома. На меня вдруг напал дикий жор, и я смела большую часть захваченных Саней продуктов: груш, бананов и брынзы с черным хлебом.
Вскоре не на шутку распыхтелся самовар, и Саня принялся цедить тоненькую струйку из краника в маленький заварной чайник, даже не пытаясь остановить кипение. Сказал, что скоро само прогорит.
Чай пах дымком, и я испытывала невероятное блаженство, осторожно прихлебывая из горячей железной кружки ароматную жидкость. Просто удивительно, каким невероятно вкусным может быть обыкновенный чай! Или это только в альянсе с жаркими языками пламени, с ровным гудением печки и с грубоватой для босых ног «шкурой медведя»? Этакая деревенская идиллия? А после того как Саня капнул в обе кружки какого-то старого рижского бальзама, взял в руки пыльную гитару да потрясающе просто спел трогательную песню – ну, тут меня совсем развезло от впечатлений.
Никогда еще меня не соблазняли так тщательно и красиво. Песен мне не пели, это уж точно. Кирилл петь не умел, а другим это и в голову не приходило. Оказывается, как приятно, когда поют для одной тебя! И даже тянет думать, что это просто так, от души, что никакая корысть за этим не прячется… Невероятно, какая чепуха лезет в голову, когда вот так раскиселишься и размякнешь! Я же знаю, что так не бывает и за все надо платить. Чего мечтать, это же просто ухаживания очередного прохвоста, который преследует исключительно свои цели. Хотя, если говорить правду, ухаживания приятные. Ничего не попишешь, придется уступить.
Дождавшись удобного момента, когда Саня встал, чтобы отставить гитару в сторонку, я сдернула с себя футболку, сбросила платок и осталась сидеть на «шкуре» в красивом кружевном комплекте. И порадовалась, что сегодня утром надела именно его, а не старый бюстгальтер с пришитой бретелькой. Как знала! Затаив дыхание, я ждала мгновения, когда Саня меня увидит.
Саня повернулся ко мне и замер. По его ошарашенному виду я поняла, что он такого от меня не ожидал. Он стоял на том самом месте, где его настиг мой эротический образ, и в глазах его металась растерянность и даже легкая досада, как будто я все испортила. Не исключено, что все это дорисовало мое бурное воображение, а на самом деле парень впал в ступор от неожиданно обрушившегося на него счастья. Пауза затягивалась, и я уже забеспокоилась, как бы мне не пришлось самой выкручиваться из неудобного положения. Но тут наконец Саня отмер и вновь обрел способность двигаться. Он подошел, опустился передо мной на шубу, какое-то время пристально глядел мне в глаза, будто хотел найти в них какой-то ответ. У меня закружилась голова от мысли, что сейчас меня коснется эта шершавая небритая щека и я дотронусь до растрепанных густых волос, узнаю, какие они на ощупь. Я закрыла глаза.
И вдруг, к своему великому изумлению, я почувствовала на плечах мягкую шаль, в которую Саня меня закутал. После чего крепко прижал к себе одной рукой и снова застыл, глядя в огонь. Я была так поражена, что даже не почувствовала всей глубины нанесенного мне оскорбления. И только поэтому не бросилась бежать прямо так, босиком и в шали, по сугробам к электричке. Просто сидела, прижатая к его теплому боку, и молчала. Я и не знала, что можно так растеряться, до исчезновения в голове самой последней мыслишки, и быть не в состоянии даже начать о чем-либо думать. Молчание было тяжелым и долгим.
– Что происходит? – вымолвила я наконец. – Разве не для этого ты меня сюда привез?
– Какая ты еще глупая, Алька, – помолчав, сказал он. – Кто же тебя так разочаровал?
– А ты хочешь сказать, что у тебя и в мыслях ничего не было? – усмехнулась я. – И мы приехали просто посидеть у огня?
– Трудно жить, когда никому не веришь, правда?
Он рывком поднялся и вышел из комнаты. Я поняла, что мне дали время одеться. Я сбросила с плеч шаль и задумчиво принялась натягивать футболку. Что-то у меня в последнее время крушение идеалов и стереотипов. Сплошные исключения из правил. Яркие и красочные примеры чуткости, добродетельности и бескорыстия. А вдруг, чтобы совсем разбить мои жизненные устои, хоть один из мужиков окажется еще и верным?!
Саня вернулся и, покрутив краник на самоваре, нацедил еще чаю. Несмотря на позднюю ночь или, вернее, на раннее утро, сна не было ни в одном глазу. Комната прогрелась настолько, что возле огня уже становилось жарко. Саня убрал «шкуру» подальше от печки, затем открыл верхнюю заслонку, чтобы лишний жар уходил в трубу. Убедившись, что постель на сегодняшнюю ночь не запланирована, я успокоилась и расслабилась. И как-то так, слово за слово, от всяких глупостей, вроде историй о знакомых, друзьях, учебе, мы перебрались к более серьезной беседе. То ли обстановка располагала к взаимному доверию, то ли подошла пора выплеснуть все это на кого-нибудь, все равно на кого, лишь бы слушали… То ли Саня просто попал в десятку, спросив, что это за человек, из-за которого я так убивалась возле роддома… Не могу объяснить, почему я рассказала ему про Кирилла. Рассказала все как есть. Так, как об этом еще не слышал никто, – изнутри.
Внешняя сторона, о которой знали мама, отец, Кирилл да еще Янка, была, конечно, неприятной, но не настолько, чтобы всерьез беспокоиться о последствиях. Ну, подумаешь, сочинила себе девчонка любовь! Да они все влюбляются в этом возрасте, это нормально. Только вот объект не тот выбрала, что тоже не редкость. Девчонка выросла и выкинула из головы глупости. Все довольны, хеппи-энд, танцы и веселье! Наверно, даже Кирилл (не говоря уж об остальных) не догадывался, что это была катастрофа для меня и что я до сих пор так и не смогла не то что построить новый мир, а даже выбраться из-под старых развалин. В двенадцать лет меня вынудили расплачиваться за чужие грехи, за глупые ошибки молодости. За то, что много лет назад кто-то не захотел подумать и сделать правильный шаг. И за то, что каждый участник истории тянул одеяло на себя. Обо мне не подумал никто, ни один из них не захотел посмотреть дальше своего носа и поступить так, как будет лучше для меня. Выбрать один вариант, самый гуманный и безболезненный. Например, сразу на моем пятом дне рождения сообщить, что я очень счастливая девочка и у меня не один папа, как у других детей, а целых два. А если решено было скрывать правду, не нужно было тогда моим родителям возвращаться в Самару, могли бы выбрать другой город для жительства. Чтобы не получить потом истеричного подростка с искалеченной психикой.
