– Саша! – услышала я напряженный голос Геныча. – Зачем?
– Потому что я тебя люблю! – с отчаяньем прошептала я. – А ты никак не хочешь это понять! Можешь идти, я тебя не держу.
Я отпустила его, прошла в темноте к своей кровати и плюхнулась на нее. Глаза уже практически привыкли, да и у окна было значительно светлей от снега во дворе. Я смогла различить силуэт Геныча, приближающегося ко мне.
– Саш, – немного виновато позвал он, усаживаясь рядом со мной. Может, сожалел о том, что вел себя резковато в последние дни. Да и расстался со мной в школьном буфете не очень ласково.
– Что?
– Честное слово, если бы я был один… Или встретил тебя раньше нее… Я не могу с ней так поступить. Я за нее отвечаю.
– Но ее же здесь нет. Что для нее изменится, если ты сейчас останешься?
– Для меня изменится. Я стану предателем.
– Что? – изумилась я. – Предателем? Но ты свободный человек. У тебя есть право выбора. Разве не так?
– Так. Но я уже выбрал. Прости.
Он ушел, заручившись моим обещанием, что все, что у нас было (если вообще было), закончилось здесь и сейчас. Чтобы никому не причинять неудобств. Чтобы всем было хорошо и легко. И не стыдно смотреть друг другу в глаза.
Я пролежала всю ночь завернувшись в одеяло с головой. Не пошла ни на процедуры, ни на завтрак. С той секунды, как за ним захлопнулась дверь, я не ощущала ничего, кроме едкой, сосущей пустоты внутри. Не было ни желаний, ни чувств, ни мыслей. Я просто лежала с открытыми глазами и смотрела в темноту. Когда немного рассвело и стали видны очертания предметов в комнате, я переключилась на синий расплывшийся штамп на простыне и снова впала в прострацию.
Только к обеду я вновь обрела мыслительную функцию и заставила себя встать.
В столовой я равнодушно похлебала борщ, не ощущая вкуса, и отправилась на прогулку по прилегающей к санаторию зеленой зоне. Я постаралась углубиться как можно дальше в хвойные посадки, чтобы уж точно никого не встретить, ни одной живой души.
Я бродила по аккуратно почищенным дорожкам между громадными, темнеющими из-под снега елями и пыталась понять, зачем я здесь. Возле человека, который не может меня ценить, потому что не тратил на меня ни свое время, ни душевные силы. Я осталась для него посторонней, той, которой можно спокойно пренебречь. Как же я могла забыть простую и от этого еще более значительную фразу из сказки «Маленький принц» (ее в детстве читал мне Кирилл): «Время, которое ты потратил на твою Розу, делает ее для тебя единственной во всем мире…» Просто удивительно, как то, что когда-то было непонятным и казалось откровенной глупостью, вдруг приобретает смысл и становится очевидным!
А может быть, «здесь» имеет более широкое значение? Зачем я вообще здесь? Здесь, в этом мире? Зачем было рождаться, чтобы в неполные восемнадцать лет окончательно убедиться в своей ненужности? Чтобы два дорогих человека оттолкнули меня?
Нагулявшись досыта, я вернулась в санаторий и побрела на третий этаж. У меня дико разболелась голова, скорее всего от недосыпания и голода. Сейчас погрызу пряник, выпью сок и попробую поспать. А завтра… Наверное, нужно уезжать. Только куда? Маме я больше не нужна. В тот вечер, когда я ждала ее возвращения, она явилась вместе с Сергеем Палычем, и он остался у нас ночевать. Я в себя не могла прийти от такой бесцеремонности. Но это оказались еще цветочки. Урожай ягодок я собрала на следующее утро. Парочка смущенно сообщила мне, что они расписались. Причем еще до отъезда. Жить будут пока у нас, так как меня нельзя оставить без присмотра. А потом видно будет. От возмущения я не смогла вымолвить ни слова. Ну и наглость! Даже не поставить меня в известность! Понятно, конечно, что моего благословения на этот брак никто спрашивать не собирался, но хоть бы сообщили до самого события, а не месяц спустя!
Итак, я приобрела третьего папочку и еще раз убедилась, что я для всех пустое место и со мной никто не считается. А раз так, зачем путаться под ногами? Молодожены так обрадовались моему отъезду, что мне даже неловко за них стало. Лучше уж побыть здесь до конца заезда. Здесь меня хотя бы никто не трогает. Территория большая, в комнате я одна. Проведу в уединении оставшиеся семь дней, поскучаю, подумаю…
Я открыла ключом дверь своего номера, вошла, и тут у меня остановилось сердце. На кровати сидела Ольга. Та самая Ольга, которую я хотела забыть, как жуткий ночной кошмар. Но самое отвратительное было не это. На ковровой дорожке у ее ног сидел не кто иной, как Геныч. И уж совсем ни в какие ворота не лезло то, что он делал. Он держал ее руки и целовал ей пальцы.
У меня потемнело в глазах. Не знаю, как я удержалась на ногах и не рухнула тут же, возле входной двери. Мы в полном молчании уставились друг на друга. Просто немая сцена в «Ревизоре».
Через некоторое время я вспомнила, как дышать, и с трудом непослушными губами выговорила:
– Что это за шутки? Что вы здесь делаете?
Первой среагировала Ольга. Это и понятно, у нее ведь не было такого шока, в каком пребывал Геныч. Видимо, он не узнал мою комнату, да и как он мог ее узнать, света ведь вчера не было. А на номер комнаты не обратил внимания, а может, специально не смотрел. Чтобы не возникало соблазна вернуться.
– Саша! Так это ты будешь моей соседкой? Вот здорово! – воскликнула Ольга. – А я только что приехала, и меня поселили сюда. Я и знать не знала, что ты живешь здесь! Вот это совпадение, правда, Ген?
Геныч поедал меня глазами и молчал. Я видела – испугался. Хоть и убеждал меня и себя заодно, что ничего у нас не было, а все равно испугался. Такое тесное соседство не сулило лично ему ничего хорошего. Я ведь дама непредсказуемая. Да к тому же обижена отказом. Вдруг чего выкину? Ползай потом на коленях перед Лелькой и доказывай, что ты не верблюд. Люди склонны верить плохому.
В это мгновение я поняла, что у меня есть шанс отомстить. Унизить и растоптать их любовную идиллию. Причинить им боль, такую же мучительную и изматывающую, какую испытывала сама. И для этого мне нужно сказать всего два-три слова. Например: «А вчера ночью вот на этой постели ты мне клялся, что уже бросил ее. Как это понимать?» Или что-то подобное. И все. Больше ничего и делать не придется. Я буду отомщена. Тогда меня наверняка отпустит, я хоть немного успокоюсь. И уже не буду умирать от ледяного отчаянья и черной пустоты в груди.
Это было так пугающе легко и так соблазнительно, что я крепко стиснула зубы и пробурчала:
– Выйдите пока, мне надо переодеться.
Геныч с готовностью вскочил, словно подброшенный пружиной, и, увлекая Ольгу за собой, возбужденно заговорил:
– Ладно, Лель, пойдем в бассейн, посмотрим расписание. По-моему, там еще можно записаться на полдевятого, в это время не так много народу…
Голоса смолкли за дверью.
Я бросилась к шкафчику и принялась лихорадочно швырять вещи в свою спортивную сумку. Все, хватит! Любому человеческому терпению есть предел. Нельзя так истязать психику, это может плохо кончиться. Меня трясло от напряжения и жгучей ненависти ко всем, кто меня окружал. Какая-то страшная неистовая сила билась в груди и рвалась наружу. Я испугалась не на шутку, поняв, что не смогу отвечать за себя, если еще раз увижу Ольгу и Геныча вместе. Это было выше моих физических сил.
