Когда сестра пришла забирать детей (она так и объявила с порога: «Хватит, мамаши, забираем ваших орунов!»), у меня задрожало все внутри – не надо! – но как я могла не подчиниться? Сестра бесцеремонно, с привычной ловкостью подхватывала младенцев и по двое уносила из палаты, одинаковых, как полешки. Матери провожали их осиротевшими глазами. Я лежала опустошенная, разбитая и несчастная: как он там? Ну зачем его взяли?
Спустя 20 лет, когда я прочитала, что новорожденному необходим физический контакт с матерью («кожа к коже») сразу после рождения, я тотчас вспомнила то свое состояние разбитости и тоски после разлуки с сыном, и отчаяние от того, что молоко у меня так и не появилось в последующие два дня. Меня окрестили «немолочной мамой», и я потеряла всякую надежду на то, что у меня когда-нибудь прибавится молоко.
Так начались трудные будни.
А потом был яркий июньский полдень. Мы с сыном возвращались домой. Мы шли по тропинке вдоль железнодорожной насыпи. Я нарочно выбрала этот безлюдный путь – нам надо было побыть одним. Я просто не выдержала бы ничьего присутствия: только мы и солнце, мы и небо, мы и наш сын!
Как нежно и бережно нес отец драгоценный сверток, как трогательно заглядывал под кружевную простынку и говорил изумленно: «Спит…» И смотрел на меня – как смотрел! По-моему, самые счастливые мгновения в любви – именно эти.
Что главное в самом начале
И вот наконец мы дома.
В первые минуты – усталость и растерянность: что делать, за что хвататься, кормить ли, пеленать ли? Да его и развернуть страшно! И страшно подумать: когда же он теперь вырастет? Начался тот самый кропотливый, однообразный материнский труд, который хоть кого повергнет в уныние и отчаяние.
Я скисла в первые же дни. Еще бы: ни опыта, ни знаний, к тому же мало молока, зато много настойчивых советчиков, противоречащих друг другу. Трудно. И не нашлось ни одного человека, который бы сказал: «Оставьте мать в покое, дайте ей опомниться и самой разобраться, ей надо приноровиться к ребенку. Это главное сейчас».
Золотой этот совет я даю дочерям в наследство. Кто и что бы ни говорил матери, надо помнить: главное для начала именно это – приспособиться матери к малышу, малышу – к матери, а отцу – помочь им в этом своей заботой, ласковой поддержкой даже в мелочах. Особенно в первые месяцы, когда маме так трудно. Не кормление по часам, не стирка и глажение пеленок, не суета с прогулками и купаниями – не это должно быть главным.
С самого начала надо учиться наблюдать, приглядываться и стараться понять, что малышу нужно, что хочется, а что ему неприятно, что значат его вопли, кряхтения, гримасы, чихания и т. д.
А с другой стороны – обязательно! – что нужно самой матери, как облегчить, упорядочить вереницу дел, как высыпаться, когда почитать или выбраться в кино (да-да!), как, наконец, привести себя в порядок: мать должна быть прекрасной, как мадонна!
Это время первых «диалогов» со своим малышом, первых контактов и первых открытий – одно из счастливейших в жизни матери и отца. Оно потом не повторяется никогда.
Знаю, девяносто матерей из ста обвинят меня в преувеличении. Все они согласятся, что, конечно, счастье, когда здорового малыша кормишь и ласкаешь, когда ребенок первый раз улыбнулся, потянул к тебе ручки, когда его пушистая головка щекочет тебе шею и подбородок, когда он первый раз скажет «ма-ма!» – ну кто же этого не знает? – это действительно незабываемые мгновения жизни, как бы награда за все труды. «Но то мгновения, а что между ними? Особенно первые месяцы – кошмар! Эти бессонные ночи, бесконечные пеленки, соски, прогулки, болезни, крик этот невозможный, и одно и то же, одно и то же – невыносимо. Даже подумать страшно, что это может повториться. Ни за что! Сыта этим “счастьем” по горло», – сколько раз я слышала это от матерей.
Ну как с этим спорить – все так.
И все не так!
Может все быть не так – вот в чем дело! Во-первых, изменив стиль обращения с малышом, можно значительно облегчить жизнь матери, а ребенка сделать намного крепче и здоровее. А во-вторых, очень многое зависит от отношения самой женщины к своему материнству.
Вспомнились мне сейчас две случайные встречи. Первая надолго оставила во мне странный, тревожный след, хотя была совсем короткой и мимолетной. Я увидела в скверике нескольких молоденьких мам с колясками и неожиданно почувствовала, что жалею их: «Бедные… сами еще девчонки…» Это было так непривычно для меня, что я даже остановилась и долго смотрела им вслед: что это со мной? Когда-то и я слышала в свой адрес: «Бедная, куда ж такая обуза?» – но только смеялась в ответ; даже если было очень трудно, никогда несчастной себя не считала и вдруг сама… Что это? Старею, что ли? Но при чем здесь старость? Может, устала за двадцать лет? Не знаю, не понимаю… После этого случая еще несколько раз при виде молодых матерей ловила себя на том же тягостном чувстве жалости и печали. И огорчалась: да что же это такое?
Потом была встреча другая. Запомнилась она до мелочей. Стоит перед глазами и тесный дворик, и простенькая немодная коляска, и мама в опрятной яркой косынке… Я забрела сюда в тень отдохнуть – уж очень тяжелы были сумки с покупками. А солнце так припекало. Сижу, блаженствую, вдруг слышу звонкий, вроде девчоночий голос: «Сейчас я тебя на солнышко!» – и катится коляска, а в ней крохотный еще – месяцев трех – малыш в одной распашонке: шевелит себе голыми ножками и ручками и таращит на белый свет глаза-пуговки. А за коляской торопится худенькая девушка, скорее, даже девочка. Поставила коляску под дерево, сказала: «Ты не шуми тут, я сейчас белье вынесу» – и вприпрыжку к подъезду. И полминуты не прошло, а она с большим тазом и ожерельем из прищепок уже назад мчится. Весело было смотреть, как мелькало в ее быстрых руках пестрое бельишко. Вот уже одна веревка полна, перешла к другой, коляску передвинула поближе. Сама белье вешает, сама разговаривает с малышом, да еще и песенку какую-то мурлычет – вот прелесть-то!
Я не выдержала:
– Славный малыш. Братишка?
Она рассмеялась.
– Сын! Правда, хороший? – она ловко вынула ребенка из коляски и начала его тетешкать на руках. Тот заулыбался беззубым ртом.
– Он меня уже знает! – глаза ее сияли.
– Простите, – смутилась я, – да сколько же вам лет?
– Девятнадцать. – Она говорила просто, без смущения и жеманства.
– Учитесь?
– Нет, работаю… сейчас пока дома. Да еще выучусь! Вот подрастет наш Петр Петрович – тогда уж…
– Трудно вам с ним? Или кто-нибудь помогает?
– Да нет, мы отдельно от родителей живем, сами управляемся. Папа у нас молодец, правда, Петушок? Мно-о-ого зарабатывает, – вдруг протянула она и засмеялась.
Я не уловила иронии в этом одобрительном «мно-о-ого».
– Ну это хорошо, вам хоть спокойно год можно дома побыть.
Она фыркнула:
