– Мельчает фриц, – резюмировал Батоныч, предвкушая интересный разговор. – Ладно, я уж вижу, куда идти. Возвращайся, там Глебов обещал насчет еды почву прозондировать, если полевая кухня до нас добралась, про меня не забудьте. Надоело одними сухарями с консервами питаться. И танк чтобы был как новенький, ничего еще не закончилось. Коврики там пропылесосьте, лобовуху протрите. Понял?
– Понял, товарищ полковник, – кивнул мамлей, уже привычно не отреагировав на очередную непонятную командирскую шутку. – Разрешите…
– Иди, Степа, – отмахнул рукой Бат, направляясь к угловатой командно-штабной машине, укрытой под крайними деревьями лесопосадки и затянутой сверху мелкоячеистой маскировочной сетью…
* * *
Генерал-майор Вальтер Крюгер, командир 1-й ТД 41-й МК из состава Panzergruppe 4., сидел на стоящем возле заляпанных грязью задних колес бронетранспортера перевернутом снарядном ящике и с явным наслаждением курил. Рядом, опираясь спиной на пыльный борт, стоял разведчик в двухцветной «амебе» с «ППД» под рукой; на порожке водительской двери расположился Очкарик, что-то пишущий карандашом в раскрытом на коленях планшете.
Завидев приближающегося комбрига, оба вытянулись по стойке смирно. Смерив Батоныча изучающим взглядом (и, видимо, оставшись довольным), Крюгер неторопливо затушил сигарету о бок ящика, отбросил окурок в сторону и поднялся на ноги. Одернув мундир, чуточку надменно взглянул на полковника:
– Вы – командир этой танковой бригады, я правильно понимаю? – Вопрос был задан, разумеется, на немецком. Батоныч так и не понял, с какой, собственно, целью. Насладиться мгновением непонимания, ведь о том, что он прекрасно разговаривает на родном языке Шиллера, Канта и Гёте, немец знать не мог? Или кто-то из штабных проболтался? Глупости, они об этом тоже не знают, разве что только Кариков…
– Боря, ты интуристу говорил, что я по-ихнему понимаю?
Услышав русскую речь, Крюгер понимающе ухмыльнулся: мол, ну вот, что и требовалось доказать. А вот фиг тебе, фриц!
– Неа… то есть никак нет, тарщ полковник, – удивился Очкарик. – А нужно было?
– Наоборот. Оставьте нас, оба.
– Есть, – переглянувшись, Кариков с разведчиком отошли за корпус КШМ. Услышав отчетливое лязганье затвора «Дегтярева», Владимир Петрович хмыкнул себе под нос: «камуфлированный» по-прежнему бдил.
– Да, вы абсолютно правы, господин генерал-майор. Я командир танковой бригады особого назначения, полковник Бат. А вы, насколько понимаю, генерал-майор Вальтер Крюгер, верно?
– Да… – ошарашенно пробормотал тот. – Именно так. Но… у вас отличное произношение, господин полковник! Откуда?!
– Так ведь я немец, как и вы, – пожал плечами Батоныч, жестом указывая пленному на ящик. – Присаживайтесь, перекинемся парой-другой фраз. А уж потом приступим к, там сказать, официальному допросу под протокол и все такое-прочее.
– Немец?!
– А что вас так удивляет, Вальтер? Самый обычный русский немец. Из переселенцев, еще при Екатерине. Неужели не слышали?
– Russisch Deutsch… – пробормотал тот, наморщив лоб, переваривая чудовищную, с его точки зрения, словоформу. – Oh mein Gott…
– А что тут, собственно, такого? – неискренне «удивился» Батоныч. – Я – русский немец, а вы – немецкий немец. Так сказать, «Deutsch Deutsch». Не вижу никакого повода падать в обморок. Мы каждый служим СВОЕЙ Родине, вот и все. И, заметьте, не моя вина, что мы с вами сегодня встретились при столь… неожиданных обстоятельствах. Ваша. Ну и вашего придурковатого фюрера, конечно. В другое время и в другой обстановке мы вполне могли бы дружески пить шнапс в каком-нибудь бирштрубе. Кстати, если хотите выпить, могу налить спирта. Совершенно бесплатно, не переживайте. Как немец немцу…
На фрица было жалко смотреть – бедняга никак не мог переварить столь чудовищного жонглирования понятиями. Судя по всему, «русский немец» вместе с «немцем немецким» добили его окончательно. Плюс – спокойный, снисходительно-пренебрежительный тон Бата, разговаривающего с ним, словно с ребенком… ну, или с умственно отсталым…
Владимир Петрович внутренне усмехнулся: вот и все, собственно. Клиент поплыл и готов к серьезному разговору. Разрыв шаблона – это знаете ли, страшная штука. Вам, херры продвинутые еуропейцы, до подобного еще далеко, ага. Особенно если делать это неожиданно и грамотно; главное – именно неожиданно. И у него подобное, похоже, только что вполне получилось…
– Ну что ж, раз предпочитаете разговор на трезвую голову, не смею настаивать. Прошу в машину. – Батоныч кивнул в сторону призывно раскрытой дверцы КШМ. – Там и продолжим нашу содержательную беседу.
* * *
По большому счету ничего особенно важного и ценного разговор с Крюгером, совсем недавно возглавившим первую танковую дивизию, не дал. Планы командования 41-го мехкорпуса Бат и без него знал; да теперь, после завершения окружения, это уже и не имело практического значения. Кое-какая документация, имевшаяся при генерал-майоре на момент пленения, наверняка еще представляла определенный интерес, и потому, выборочно просмотрев документы, Владимир Петрович распорядился отправить их в штаб фронта. Отвечал пленный охотно, даже не пытаясь запираться: то ли принял свое нынешнее положение и вел себя соответственно этике попавшего в плен германского офицера, то ли все еще находился под впечатлением неожиданного разгрома, столь внезапно постигшего его дивизию. И не только его, но и часть 6-й ТД, тоже неплохо потрепанной советским контрударом. Правда, генерал-майору Францу Ландграфу все же удалось вывести из готового захлопнуться «котла» значительную часть войск, заплатив за это весьма серьезными потерями в живой силе и бронетехнике. Да и сам комдив получил во время авианалета советских штурмовиков тяжелую контузию и осколочное ранение, с опережением в несколько месяцев отправившись прямиком в полевой госпиталь
[69]. О последнем Владимир Петрович узнал от пленного, имевшего перед этим сеанс радиосвязи со штабом Ландграфа.
Преследовать драпающих фрицев Батоныч запретил, не собираясь распылять силы. Да и не до того было, если уж честно, бригада тоже не резиновая, тут бы уже существующее «колечко» удержать да затянуть посильнее. Тем более прикрывавшие отход фрицевские танки выбили процентов на семьдесят – спаслись в основном лишь быстроходные легкие, остальные сгорели или оказались брошены экипажами. В этом смысле недавняя история конца июня – начала июля повторилась с точностью до наоборот, что комбрига порадовало особо.
Теперь главное, чтобы фронтовые корреспонденты, наличием которых должен был озаботиться по личному приказу Батоныча начальник политотдела, подсуетились да отщелкали побольше фотопленок – пусть народ в каждой газете видит горелую да брошенную вдоль дорог технику. И крупным планом, чтобы каждый крест и тактический номер на броне можно было разглядеть, и общим, на всю длину застывших вдоль обочин разгромленных колонн. Поскольку информационная война – это тоже война. Главное – научиться правильно (и вовремя) СМИ использовать, чего в этом времени пока не слишком умеют… хотя, если вспомнить ведомство доктора Геббельса, то как сказать, как сказать…
