Ланна смотрит на меня, проверяя, нет ли в моих глазах изумления или осуждения. Ни того ни другого. Я слишком долго здесь жил и слишком часто слышал эту историю. Ее необходимо рассказать.
– Я сталкиваюсь с теми же проблемами, что и женщины по всему Китаю. Просто у разных людей разные адаптационные механизмы. Ко всему прочему, я китайская монголка. Я не принадлежу к народности хань (этническому большинству в Китае). Я пыталась выучить монгольский язык, но у меня, честно говоря, не получилось. То есть я чужая во Внутренней Монголии, потому что говорю на мандаринском наречии китайского
[19], и чужая в остальном Китае, потому что у меня монгольское лицо. Я где-то посередине.
– И каково это?
– Иногда все хорошо, и я горжусь собой, а иногда – плохо, и я страдаю. Пекинцы довольно ограниченны: те, кто рождаются и вырастают здесь, не интересуются другими местами. Пекин для них центр мира. У них есть местная прописка, им легче жить. Приезжим приходится работать гораздо тяжелее, чтобы стать теми, кем они хотят, и оказаться там, где они хотят. Но для меня это не проблема. Люди выбирают работу, которая позволяет получить прописку, но я считаю, что это неправильный подход. У меня есть относительная возможность выбора. Я думаю, если быть компетентной, то с проблемами получится разобраться.
Хочет ли Ланна выйти замуж и завести ребенка?
– Да, но надеюсь, что это произойдет по любви, а не из социальной необходимости. Если у меня будет ребенок, то его точно придется послать учиться во Внутреннюю Монголию, потому что я там прописана. Но меня это не тревожит.
А где она видит себя через пять лет?
– Я хочу оставаться такой же счастливой, как сейчас. Я себе нравлюсь и хочу выбирать исходя из собственных убеждений. Плана как такового у меня нет. Я редко вижу родителей и хочу сейчас устроить так, чтобы, если придется вернуться и ухаживать за ними, у меня за плечами к тому времени была хорошая жизнь. У меня есть младший брат, ему 30 лет, и он может постоянно видеться с родителями. Для них это прекрасно. Я же просто не могу приезжать часто из-за работы и стиля жизни. Каждая одинокая женщина в Китае страдает от чувства вины – она знает, что ей придется ухаживать за родителями, когда они состарятся. Конечно, я должна приезжать на Китайский Новый год, но это каждый раз нелегко. Многие мои кузины уже замужем, и я всегда попадаю в неприятную ситуацию. Мне приходится сидеть и выслушивать бесконечные вопросы о том, почему я не замужем, когда выйду замуж и встречаюсь ли с кем-то. Я знаю, что это способ проявить внимание, но тем не менее. Лично мне все равно, но, конечно, я переживаю за родителей, которые теряют «лицо» из-за незамужней дочери старше 30 лет. Каждый новый год начинается с одних и тех же вопросов – в основном потому, что это единственная общая тема, на которую со мной можно поговорить, – ведь во всем остальном я – посторонняя. Старшее поколение при этом искренне беспокоится за меня, поскольку быть не замужем – это провал, социальное клеймо.
Но разве ситуация не меняется по мере того, как благодаря урбанизации у нового поколения расширяются возможности для выбора?
– Я этого как-то не замечаю. Одно поколение следует за другим. Когда я дома, то должна играть роль. Даже родители меня не понимают. Это роль страдающей дочери, которая хочет, но не может выйти замуж. Она нужна, чтобы сократить дистанцию между ними и мной. Я же хочу видеть себя скорее не монголкой, а Ланной Ву.
Она смотрит мне прямо в глаза. Решительно и вызывающе.
– Я – это я!
Киваю в ответ. Как тут еще отреагируешь?
– Жить тяжело, но тяжело всем. Я часто наблюдаю женщин, которым по-прежнему очень трудно. Традиционная роль становится для них бременем. Я была бы счастлива, если бы женщины больше боролись за свои права, но мало кто из замужних подруг хочет этим заниматься.
Знает ли она о пекинских организациях, которые помогают женщинам бороться? Ланна отрицательно качает головой, и я даю ей контактную информацию группы, куда входят незамужние женщины с очень похожими убеждениями – как местные, так и иностранки. Я очень сочувствую Ланне. Она весьма эмоциональна, но обладает невероятно сильной волей. На лице ее написана решимость – губы сжаты, брови нахмурены. Ланна готова перейти к заключительным словам и уверенно начинает, но постепенно в ее голосе появляется дрожь.
Она обращается прямо ко мне:
– Чем дольше ты живешь в Китае, будучи образованной женщиной, – Ланна смотрит мне в глаза, и я не в силах отвести взгляд, – тем лучше понимаешь, что у тебя нет никаких прав. Ты бессильна. Людям, подобным мне, кажется, что они ничего не могут сделать для улучшения ситуации. Такие проблемы всегда считаются государственной, а не частной задачей. Люди говорят: «Государство должно сделать это, государство обязано сделать то». Но я не согласна. Инициировать перемены и добиваться их – личная обязанность граждан. У нас бесправное население, но это вина не государства, а самих людей. Они не добиваются общественных перемен, которых сами жаждут. Китай на сто процентов управляется мужчинами. Но никто ничего не хочет делать, потому что, как это ни парадоксально, все боятся, что в результате окажутся еще более бесправными.
Теперь она сидит ссутулившись. Накал эмоций утомил ее, голос ослабел. Она устала, да и я тоже. Пора останавливаться. Что я могу сказать? «Спасибо» кажется пустым и легкомысленным. Мы затронули такие глубокие эмоции, что я уже не могу спокойно об этом думать.
Ланна заставила меня по-новому взглянуть на Китай и на мое собственное общество, которое порой выглядит не намного лучше в плане отношения к правам женщин.
Ланна вздыхает и встает, вновь обретая элегантность и уверенность в себе.
– Спасибо. Приятно было познакомиться.
– Мне тоже, – бормочу я в ответ.
Глава 19. Региональный менеджер
Лу Чжуншань пришел раньше времени.
– Я ушел с работы, поэтому стал посвободнее, – говорит он.
Такого вступления я не ожидал. Когда мы договаривались об интервью – а с китайцами это всегда сложно, – у меня создалось впечатление, что Чжуншань, тридцатиоднолетний старший региональный менеджер в автомобильной компании BYD, – очень занятой человек.
– Так оно и было до самого недавнего времени, но я уволился с работы и еду учиться в Калифорнийский лютеранский университет на годовую программу МВА. Уезжаю из Пекина в четверг.
Я искренне изумлен. Он не останется на Новый год? Невозможно представить, чтобы китаец не поехал отмечать Китайский Новый год с семьей (в этом году он приходится на 19 февраля, и осталось всего десять дней).
– Вообще, сначала я еду к матери в родной город, а уже потом в Калифорнию.
