Глаза, широко открытые, черные и блестящие, смотрели куда-то сквозь нас, в лесной сумрак.
— Странно, что он стоит не на солнцепеке, — проговорил брат Пон задумчиво. — Интересно, почему?
На солнцепеке и это в тот час, когда дневное светило висит в зените и невыносимо жжет даже сквозь кроны?
— Это аскет, — сообщил монах, наверняка угадавший направление моих мыслей. — Борется с искушениями собственной плоти, причем весьма традиционным образом.
В Индии я не был, но слышал, что там подобные типы встречаются чаще, чем священные коровы… Но что он делает тут, в горах на границе Бирмы и Таиланда, где никто не восхитится его духовным подвигом, не поднесет еды во славу тысячерукой богини или слоноголового бога?
Аскет не обратил на нас внимания, хотя мы прошли в какой-то дюжине шагов, так что я даже ощутил запах пота и грязного тела.
— В ближайшие дни ты на них насмотришься, — пообещал брат Пон.
Под нашими ногами обнаружилась тропка, а затем впереди сквозь кроны проглянула отвесно вздымающаяся скальная стена метров в сто — серая, с алыми и бурыми прожилками, покрытая расщелинами и заполненными тьмой кавернами, с деревьями на уступах и зеленой щеткой кустарника наверху.
— Можно назвать это монастырем, можно храмом, — задумчиво проговорил монах. — Только это и ни то, и ни другое…
Любопытство мое возросло неимоверно.
Тропка привела нас вплотную к грандиозной скале, и в той начали встречаться пещеры. В первой же обнаружился созерцающий стену дядька в грязной набедренной повязке, худой, точно узник концлагеря, и с головой, даже не обритой, а лишенной волос каким-то очень болезненным, если судить по струпьям и ранам, образом.
— Они их выдирают с корнем, — проинформировал меня брат Пон. — И гордятся. Считают это духовным подвигом.
Я содрогнулся, представив, как может происходить этот процесс.
Следующая пещера была очень велика, высотой метров в пятнадцать, и шире, чем двухполюсная дорога. И внутри, в полумраке, прятались высеченные из камня, выступающие из стен статуи — некто с хвостом и обезьяньей мордой, сложивший руки перед грудью, грудастая дама с ожерельем из черепов на шее и с полным зубов ртом, танцор с двумя парами верхних конечностей.
Судя по щербинкам и трещинам, высекли их очень давно.
— Боги и приравненные к ним лица, — сказал брат Пон. — Вон тот — Хануман. Обезьяний царь, помогавший Раме сражаться с демонами.
Что-то такое я помнил, даже мультик смотрел, где макака с посохом побивала сонмы врагов, сражаясь в стиле кунг-фу.
— Дурга, она же Кали… и Шива, тот, кто уничтожает миры, — добавил монах.
Статуи превышали метров десять в высоту, и наверняка дальше, уже в полной тьме, прятались и другие, и я был бы не прочь тут задержаться, но какой смысл, если у нас нет даже фонаря?
Так что, вздохнув, я затопал следом за наставником.
Тропка свернула, огибая выступ скальной стены, открылся небольшой водопад, озерцо и вытекающая из него речушка, настолько чистая, что выделялся каждый камушек на дне.
И вот тут аскетов оказалась прямо-таки толпа.
Первый, с головы до пят обмотанный железными цепями, ржавыми и адски тяжелыми на вид, бродил туда-сюда, издавая тихое, жалобное бренчание. Второй, сложивший руки так же, как Хануман, стоял прямо под водопадом, так, чтобы ледяной поток лупил его по голове. Третий, покрытый шрамами, сидел на огромном валуне, закрыв глаза, и солнце бессильно стегало его по костлявым плечам.
— Теперь осталось дождаться, пока нас заметят, — сказал брат Пон. — Располагайся.
«А нас заметят?» — хотелось спросить мне, но возможности такой у меня не было — позавчерашняя вспышка словоблудия исчерпала мой лимит в пользовании языком не на один день.
По крайней мере, с тех пор я права голоса не получал.
Мы расположились в тенечке, и брат Пон принялся рассказывать, как возник мир: космические ветра, порожденные совокупной кармой существ предыдущего мирового периода, задули над бездной и сформировали огромный вихревой столб; космические дожди, проливаясь на него, создали нечто вроде цилиндра из воды, в котором произошло «закипание золота», тоже космическое.
Но тут из лесу вышел лохматый бородач, шагавший, подметая землю перед собой метелкой на длинной ручке.
— Это чтобы никого ненароком не задавить, — пояснил брат Пон. — Эй, Джава!
Услышав этот возглас, лохматый обернулся, и на изможденной физиономии его отразилась радость. Тонкие губы раздвинулись, и между ними обнаружились удивительно белые и ровные зубы.
Ловко орудуя этим «инструментом», голый Джава отправился к нам, и брат Пон встал ему навстречу. Я тоже поднялся, наблюдая, как они энергично хлопают друг друга по спине и обнимаются.
На меня хозяин метелки посмотрел с интересом, я же поклонился.
— Нас согласны принять в качестве гостей, — сказал монах после того, как они обменялись дюжиной фраз. — С едой у них небогато, но они готовы с нами поделиться. Ночлег же здесь не проблема, свободных пещер хватает. Так что можем располагаться…
Немногочисленные пожитки мы сложили в неглубокой, едва метра три выемке в скале — с ровным полом, с нависающим козырьком, что укроет от возможной непогоды. После ночевок в лесу на куче веток она показалась мне настоящим жилищем.
До вечера я без особого успеха занимался созерцанием воображаемого дерева, а когда начало темнеть, брат Пон сказал, что самое время навестить «общество» и познакомиться с остальными. На берегу речушки обнаружился разожженный костер и сидящие вокруг него аскеты, числом около дюжины.
Среди них были и Джава, и тот лохматый тип, что стоял на одной ноге, и медитировавший в пещере дядька с вырванными волосами, и другие, которых я до сих пор не видел. Жилистый обладатель громадного узла из волос на макушке, носивший на шее крохотный железный трезубец, седой смуглый карлик с приклеенной к губам безумной улыбкой, некто облаченный в оранжевую рясу буддийского монаха, но сидевший так, что лица его я видеть не мог.
Брата Пона встретили недружелюбным бормотанием и вялыми кивками, мне досталось несколько любопытных взглядов.
— Кого тут только нет, — шепнул мне наставник, пока мы усаживались. — Коллекция! Джава, например, считает себя последователем Махавиры, но при этом не уничтожает волосы на теле, и за это его ненавидит тот, что с выдранной шевелюрой… Преданные фанаты Вишну презирают шиваитов, но все вместе они считают еретиками тех, кто верует в Будду, Дхарму и сангху…
Некоторое время все сидели в молчании, слышно было лишь потрескивание пламени, шум водопада и негромкое позвякивание, производимое шевелившимся хозяином железных цепей. В полумраке они казались исполинскими змеями, обвившими худосочное тело аскета.
Потом заговорил Джава, и брат Пон начал переводить:
