В этом он был совершенно прав.
Не для того я столько пахал, зашел так далеко, чтобы сейчас обидеться, заплакать и сказать «я так не играю».
Освоение четвертого этапа «установления в памяти» пошло у меня с переменным успехом. После некоторых усилий я сумел вроде бы убедить себя в том, что существую, ограничен вот этим телом в одежде послушника и что внутри него прячется бесплотная душа, такая беленькая, напоминающая ангела.
Но потом осознал, что все это бред, что не может такого быть.
Брат Пон покачал головой и велел приниматься за дело заново.
Но начать вторую попытку я не успел, поскольку снаружи донеслись шлепки босых ног по лужам, и к нам в пещеру, согнувшись, зашел сам бородатый Джава со своей метелочкой.
Он поклонился, сложив руки перед грудью, мы ответили тем же.
После этого гость уселся рядом с братом Поном и завел с ним беседу, я же вновь запыхтел, накручивая на себя пелену невежества. Углубился в себя настолько, что как сквозь туман осознал тот факт, что аскет поднялся и собрался уходить и что шум ливня снаружи стих.
— Прекрати пока, — велел монах. — Все равно прямо сейчас у тебя ничего не выйдет.
Я заморгал, неспешно возвращаясь в обычное состояние.
— Дела обстоят следующим образом, — сказал брат Пон, убедившись, что я его слушаю. — Джава произнес много цветастых слов, но смысл в том, что нас очень вежливо попросили уйти.
Я ошеломленно и вместе с тем радостно заморгал.
Откровенно говоря, сидеть в пещере и проводить дни в компании голых аскетов мне не особенно нравилось. Но я не ждал, что нас выпрут отсюда вот так, едва не пинком, надеялся, что мы уйдем по своему желанию.
Хотя какая разница?
— Аборигенам мы, как бы это сказать… — брат Пон щелкнул пальцами. — Мешаем. Поэтому завтра мы покинем эти места.
Ага, тот намек, когда меня едва не расплющило камнем, мы не поняли, и пришлось сказать напрямую.
Интересно, почему местные ждали так долго? И чем мы им мешаем?
Хотя опять же — какая разница?
Главное, что мы покинем эту унылую пещеру и, может быть, даже вернемся к цивилизации!
Утром мы пришли к общему костру самыми последними, когда все собрались.
Все было как обычно — периоды молчания, прерываемые бессвязными спорами и огненными проповедями, мрачные, суровые лица, седые космы и мощный запах много лет не мытого тела.
Но на этот раз компания аскетов не вызывала у меня отрицательных эмоций.
Нет, я не относился к ним безразлично, я просто вообще никак к ним не относился. Слушал и смотрел, жевал рис, не забывал о полном осознавании и прочих вещах, которые практиковал все время.
Но даже о том, что мы вот-вот уйдем, я не вспоминал.
Смена восприятия вновь произошла мягко, без какого-либо рывка, я растворился в круговороте дхарм, перестал отдавать себе отчет в том, какие из них считаю собой, а какие приписываю внешним предметам. Но одновременно я сохранил восприятие обычного мира, не замер в оцепенении и даже продолжил трапезу как ни в чем не бывало.
Даже моя посуду, я не выпал из этого состояния, хотя мне стоило некоторого труда не задержаться на игре бликов в воде, на восхитительном ощущении прохладной жидкости в ладонях, на мягком плеске… Потом мы получили по пучку бананов на брата, брат Пон обнялся с Джавой, и мы затопали прочь. Воспринимай я мир обычным образом, наверняка с одной стороны обрадовался бы, что мы уходим, меняем обстановку, а с другой — немного расстроился бы, поскольку опять шагать, бить ноги. А так не ощутил ничего, в душе царило ровное тихое спокойствие, напоминавшее гладь озера в рассветный час, когда над водой клубится легкий туман.
Я просто смотрел на деревья, мимо которых мы шли, разглядывая едва не каждый лист, его оттенок и форму, ощущал, как пружинит земля под подошвами сандалий, впитывал запахи джунглей, что щекотали мне нос. Рассматривал мелких птах вроде воробьев, только с гранатовой грудью, что прыгали по земле.
Закончилось все так же резко, как и началось, и я невольно пошатнулся.
— Да, обычный мир после такого кажется тусклым, скучным, плохой картиной, — сказал брат Пон.
Я кивнул. До этого момента меня не интересовало, куда мы идем, сейчас же по положению солнца я определил, что путь наш лежит на северо-восток.
— Мы отшагали уже километров десять, — сообщил мне монах. — Пора отдохнуть.
Ничего себе, я-то думал, что прошло минут пятнадцать! Мы устроились в тенечке на поваленном стволе лесного исполина.
— Какое искушение навсегда погрузиться в созерцание этого текучего, жидкого мира. Ведь так? — спросил брат Пон.
Я вздохнул — да, в восприятии дхарм крылось нечто очень притягательное.
— Как говорили древние, обычный человек считает, что есть и «я», и дхармы. Вступивший на путь — что «я» нет, дхармы — есть. На самом деле нет ни того, ни другого.
Я недоуменно взглянул на монаха: как так?
— Да, пятнышки, кусочки восприятия, из которых складывается мир, точно такая же иллюзия, как и твоя личность.
Удивление мое оказалось такой силы, что я ощутил нечто вроде удара под дых.
— Да, мудрецы развлекались, составляя списки дхарм, приводя их точное число — семьдесят пять или сто. Классифицировали их разным образом, на «входящие в составы» и «не входящие в составы», на «истекающие аффектами» и «не истекающие аффектами», благие и неблагие… Да только все это не имеет никакого значения, поскольку на самом деле они не существуют. Это лишь единицы описания, имена, ярлыки, и не более того, — брат Пон некоторое время разглядывал меня, а потом спросил: — Не понимаешь?
Я помотал головой.
— Можешь ли ты выделить хоть одну отдельную дхарму в потоке восприятия? Поймать ее, схватить за хвост?
Я задумался — нет, слишком быстро они появляются и исчезают, одни сменяются другими, образуют новые рисунки, да и как отделить одну из них от другой, если они все переплетены?
— Это подобно вкусу соуса, в котором невозможно вычленить отдельные компоненты: перец, соль, имбирь, тмин, кориандр… Можно лишь воспринимать их совокупность и знать, какие именно компоненты ее образуют.
Дождавшись кивка, обозначавшего разрешение говорить, я спросил:
— Но ведь кориандр и прочее — реальны? Почему не могут быть реальны дхармы?
— Каждая из них существует лишь как следствие других, определена другими. Поэтому не обладает никакой собственной сущностью, настоящей, безусловной реальностью. Это как бедняк, взявший денег взаймы и изображающий богатого человека. Будет ли его богатство настоящим или иллюзорным?
Вопрос был откровенно риторическим, и отвечать я не стал, лишь почесал бровь.
