Не осуждать себя при этом за неудачные решения и ошибки, не гордиться успехами, вообще никак не оценивать то, что проходит перед глазами, не пытаться отыскать в нем новый глубокий смысл.
Просто смотреть, словно сериал, в котором некто похожий на нас является главным героем.
* * *
Разговоры на так называемые духовные темы приносят куда больше вреда, чем пользы.
Ведущий их человек уверен, что высокоразвит и продвинут, но ведь упоминание терминов «святость», «нирвана», «просветление» и многих-многих других не меняет в нем ничего. В лучшем случае все остается как есть, в худшем же растет гордыня, появляется возвеличивание собственной личности.
Не зря Будда на вопросы «высокодуховного» рода отвечал молчанием.
Поэтому отвлеченные общие темы, имеющие отношение к миру и человеку, нужно поднимать с очень большой осторожностью, а лучше вообще не поднимать.
Глава 8
Сияющий Будда
В животе ощущалась приятная тяжесть, а одолевавшая меня время от времени отрыжка напоминала, что я впервые за долгий срок объелся. Я ее не сдерживал, наоборот, подчеркивал, еще не забывал облизываться и поглаживать себя по брюху.
Сумка для подношений — ее я держал в руках — была столь же полна, как и мой желудок.
Мы с братом Поном сидели в кузове грузовика, что без спешки катил по извилистой горной дороге. Узкие лавки вдоль бортов вместе с нами делили около двух дюжин вооруженных мужчин в хаки, а дно было завалено пустыми мешками, они елозили туда-сюда, время от времени наползая мне на ноги.
Проповедь моего наставника закончилась тем, что нас отпустили.
Толстяк в халате с драконами, исполнявший роль Большого Босса, накормил нас едой с собственного стола и проводил до машины, сообщив, что раз мы все равно идем на восток, то нас немного подбросят.
Остановился грузовик на краю огромного поля, засаженного маками.
Мы вылезли из кузова последними и, обменявшись со спутниками прощальными поклонами, затопали прочь, прямиком через заросли винной пальмы, отодвигая в стороны ее огромные, перистые листья.
Под ногами хрустели плоды, на вид сочные и вкусные, но на самом деле едкие и практически несъедобные.
— Можешь распрямиться, — сказал брат Пон минут через пятнадцать. — И говорить.
— Они и вправду могли нас убить?
— Теоретически да, фактически — нет, ибо наша с тобой карма не подразумевает в данный момент насильственной смерти.
— Но я чуть не умер от страха!
— Не преувеличивай, — брат Пон глянул на меня насмешливо. — Трусы же сухие?
С этим спорить я не мог.
— Эмоции уже не имеют над тобой той власти, что ранее, хотя ты сам можешь этого не осознавать, — пояснил монах. — Да и мысли, и телесные ощущения, и все остальное.
— А куда мы идем? — спросил я.
— Дядюшке Лю, — похоже, это имя носил толстяк в роскошном халате, — я сообщил, что мы намерены посетить монастырь Пхи Май, а поскольку врать мне не положено, то мы и в самом деле отправимся туда.
Других вопросов у меня не нашлось, и мы продолжили путь в тишине.
Горы вставали со всех сторон, не особенно высокие, оплывшие, заросшие лесом. Тем не менее иногда приходилось карабкаться по крутому склону, а потом спускаться по такому же, цепляясь за бугорки и растения, да еще и следя, чтобы неудобный посох с бубенчиком не вылетел из руки.
На ночлег остановились у крохотного родника, бившего из каменной стены.
— С голоду теперь пару дней не помрем, — сказал брат Пон, изучив содержимое наших сумок. — А вообще настало тебе время вспомнить, что есть такая штука, как бхавачакра.
Резкая смена темы сбила меня с толку… при чем тут колесо судьбы?
— Давай, вспомни ее, визуализируй во всех деталях, — приказал мне монах.
Задача показалась мне плевой — я два месяца убил на то, чтобы нарисовать бхавачакру на голой земле, несколько раз начинал сначала, потом созерцал ее, пока не запомнил досконально.
Вот только бхавачакра, возникшая перед моим мысленным взором, выглядела несколько не так, как я ожидал…
Словно вылепленное из обожженной глины колесо местами осыпалось, покрылось трещинами. Кое-где выпали целые фрагменты, например, у курицы во внутреннем круге не оказалось головы, человек с чашей вина лишился сосуда в руке, а дворец, символизирующий миры богов, раскололся на части.
Подобное зрелище меня расстроило, даже разозлило.
Я нахмурился, пытаясь силой мысли сделать все таким, каким оно было раньше, восстановить стершиеся линии, убрать трещины, заделать ямки и сколы, вернуть цвет туда, откуда он пропал.
— Не напрягайся, — сказал брат Пон. — Это не поможет.
Я открыл глаза и посмотрел на него изумленно.
— Если помнишь, мы говорили, что тебе нужно в числе прочего ослабить натяжение цепи взаимозависимого происхождения, той самой, что крепче железной приковывает тебя к обыденному существованию.
С этим я вынужден был согласиться.
— Ты преуспел во многих практиках, цепь ослабела, вот почему начал рушиться ее образ, содержащийся в твоей голове.
Это объяснение вызвало у меня острый приступ разочарования — это выходит, что я таращился на бхавачакру часами, пытаясь запомнить каждый штришок, и все для того, чтобы она вот так взяла и рассыпалась, превратилась в ничто?
— Ты можешь, конечно, попытаться мысленно восстановить ее… — брат Пон, как обычно, читал меня как открытую книгу. — Но только чего ты этим добьешься? Для чего?
Я обиженно шмыгнул носом.
Расставаться с колесом судьбы, пусть даже оно существует лишь внутри моей головы, мне не хотелось.
— Ты все так же привязан к результатам своих деяний, — монах осуждающе покачал головой. — Хотя ничего хорошего в этом нет… Смотри, вот один из древних мудрецов потратил много лет на написание труда, отражающего суть его учения. Но вышло так, что рукопись попала в руки его врагов, и те взяли и привязали ее к хвосту бродячей собаки.
Я хмыкнул — ситуация выглядела надуманной.
— Но мудрец сказал: подобно тому как эта собака пробежит по всем улицам, мое учение распространится по всему миру, — и брат Пон посмотрел на меня с таким торжеством, словно речь шла о нем самом.
Меня эта притча, честно говоря, мало тронула, и на привале, перед тем как заняться «движением против потока», я потратил некоторое время на то, чтобы «отреставрировать» бхавачакру.
Но ничего не добился, она упорно не желала становиться такой, как ранее.
