Когда на горизонте показалось солнце, Гвендолин, которая не спала всю ночь, поднялась и сделала несколько шагов, будучи единственной бодрствующей на тихом корабле. Она осторожно подошла к перилам, палуба скрипела под ее ногами и, собравшись с духом, выглянула, осматривая воду. Она хотела посмотреть первой, чтобы убедиться в том, что вода безопасна. Ей казалось неправильным просить об этом кого-то из своих подданных. В конце концов, она – Королева, и если кто-то должен умереть, то именно она. Она чувствовала, что это ее ответственность.
Гвен прошла по палубе и, как только она добралась до перил, тихий утренний воздух разрезал воздух:
«Миледи».
Гвен обернулась и увидела Штеффена с черными кругами под глазами, который с тревогой смотрел на нее.
«Боюсь, я знаю, куда Вы идете», – сказал он, его голос был полон тревоги.
Гвен кивнула в ответ.
«Я проверю воду», – ответила она.
Штеффен покачал головой и сделал шаг вперед.
«Эта работа не для Королевы», – сказал он. – «Я – Ваш слуга. Позвольте мне проверить».
Он пошел вперед, к перилам, но Гвен протянула руку и взяла его за запястье.
Штеффен повернулся к ней.
«Благодарю тебя», – сказала она. – «Но нет. Это мой корабль, мои люди. Именно я должна проверить».
Он нахмурился.
«Миледи, Вы можете умереть».
«Так же, как и ты. И кто сказал, что моя жизнь более ценная, чем твоя?»
Глаза Штеффена наполнились слезами, когда он посмотрел на нее.
«Вы – поистине великая Королева», – сказал он. – «Королева, подобно которой никого нет».
Гвен слышала искренность в его голосе, и это тронуло ее.
Не говоря больше ни слова, Гвен развернулась, сделала два больших шага к перилам, схватилась за них трясущимися руками и закрыла глаза. В ее голосе мелькали образы всех тех людей, которые превратились в камень. Она молилась о том, чтобы ее не постигла та же участь.
Гвен открыла глаза и выглянула, сделав глубокий вдох и собравшись с духом.
Вода, освещенная утренним солнцем, светилась синим цветом. Гвен осторожно смотрела, радуясь тому, что не находит никакого следа светлой воды. Море стало прежним.
«Миледи!» – с тревогой крикнул Штеффен, бросившись к ней.
Гвен улыбнулась, обернувшись и спокойно посмотрев на него.
«Я жива», – сказала она. – «Больше нечего бояться».
Люди вокруг Гвен начали подниматься на ноги с затуманенными глазами. Один за другим они с благоговением смотрели на нее, после чего начали приближаться.
«Вода безопасна!» – объявила Гвен.
Люди закричали от облегчения и все, как один, бросились к перилам, перегнувшись и удивленно посмотрев на воду. Это было обычное море, как всегда.
Гвендолин ощутила приступ голода и, подумав об их уменьшающемся рационе, задалась вопросом о том, когда ее люди ели в последний раз. Она сама ограничивалась двумя приемами пищи в день, чтобы оставить людям больше, и начала ощущать голод. Она даже боялась спрашивать о том, сколько осталось.
Гвен повернулась к своему адмиралу, который стоял рядом с ней, и по его угрюмому взгляду поняла, что все плохо.
«Рацион?» – нерешительно спросила она.
Он серьезно покачал головой.
«Мне жаль, миледи», – сказал он. – «Ничего не осталось.
«Люди требуют еды», – добавил Абертоль рядом с ней. – «Отчаяние нарастает. Они гребли всю ночь, а теперь у них ничего нет. Я не знаю, сколько еще мы сможем успокаивать их».
«Сколько мы сможем прожить?» – мрачно спросил Брандт.
Гвендолин приняла новость, ощущая ее груз. Она повернулась к Кендрику, который стоял рядом с ней.
«И что ты предлагаешь делать?» – спросила Гвендолин.
Он покачал головой.
«Если мы в скором времени не найдем провизию», – сказал он. – «Если мы не найдем сушу, этот корабль станет плывущей могилой».
Гвендолин повернулась к Сандаре.
«Как далеко до твоей страны?» – спросила она.
Сандара покачала головой и посмотрела на горизонт.
«Сложно сказать, миледи», – ответила она. – «Это зависит от течения. Это может быть день или месяц».
Желудок сжался от ее слов. Месяц. Ее люди не выживут. Они все умрут здесь ужасной смертью посреди моря. Хуже всего то, что, разумеется, они восстанут друг против друга и станут убивать. Голод может сделать людей отчаянными.
Гвендолин кивнула, смирившись.
«Давайте молиться о суше», – сказала она.
Глава двадцать пятая
Дариус быстро шел через деревню, когда солнце начало садиться. Он никогда еще так не нервничал, то и дело вытирая пот с ладоней. Он не мог понять, почему он так волнуется, направляясь к реке, чтобы встретиться с Лоти возле ее дома. Дариус встречался с братьями в сражении, работал под надзором надсмотрщиков, даже погружался в самые опасные шахты, но ничего из этого не заставляло его так нервничать.
Направляясь на встречу с Лоти, Дариус чувствовал, что его разум гудит, его сердце бешено колотится, а в горле постоянно пересыхает. Он не понимал, почему она оказывает на него такое влияние, что в ней такого. Дариус едва знал Лоти, он видел ее всего дважды, но теперь, когда он шел, чтобы встретиться с ней, он не мог думать ни о чем другом.
Дариус вспомнил об их встрече, снова и снова прокручивая в своей голове ее слова. Он пытался вспомнить, что именно она сказала. Он начал сомневаться в самом себе, задаваясь вопросом о том, понравился ли он ей, чувствовала ли она по отношению к нему то же, что и он или, может быть, она просто хотела увидеть его в обычной обстановке, чтобы узнать его получше. Возможно, она встречается с кем-то другим. Может быть, он напрасно прождет ее и вовсе с ней не встретится.
Сердце Дариуса забилось чаще, пока он прокручивал в своей голове все сценарии. Он облачился в свой лучший наряд: белая туника из хлопка и черные штаны из тонкой шерсти. Эту одежду когда-то носил его отец.
Это была лучшая одежда, которой владела его семья, и его отец много за нее заплатил. Но, рассматривая ее, Дариус стеснялся, видя, насколько она местами испачкана и изорвана. Это, тем не менее, была одежда раба, пусть даже несколько возвышенного. Это не была одежда ни Империи, ни свободного человека. Но ни у кого из его деревни не было одежды свободного человека.
Наконец, Дариус появился из оживленных, извилистых сельских улиц, когда пришел в западный конец деревни, где перед ним предстал растянувшийся комплекс небольших домов, построенных практически друг на друге. Осматривая жилища, он пытался вспомнить, что она сказала: «Дом с окрашенной в красный цвет дверью».
