– Я еще раз спрашиваю…
– Не надо меня спрашивать. Просто шел мимо и зашел поздороваться. Не более того.
После моих слов из него словно стержень выдернули, глаза потухли, плечи опустились.
– Извините.
– Ничего. Как вы?
Поручик кисло усмехнулся:
– Вы только за этим пришли?
– И за этим тоже.
Какое-то время он смотрел на меня, потом спросил:
– Как ваша сестра?
– Плохо. За внимание – спасибо.
Какое-то время мы мерили друг друга взглядами, потом Мелентьев сказал:
– Извините. Налетел на вас… Ночь не спал. Вот и сорвался.
Я видел, что его мучает желание выговориться, посоветоваться или просто поговорить, но он изо всех сил сдерживал себя, поэтому я решил слегка подтолкнуть его к откровенности:
– Буду в расположении санитарной части еще дня три. Будет желание поговорить, найдете.
– Так вы не уезжаете?
– Нет. Отвез сестру в Минск. Доктор сказал, чтобы не было рецидивов, ее нужно лечить уже прямо сейчас. Значит, неделю, а то и больше, пробуду в этих краях.
– Значит, не уезжаете… – поручик задумался на мгновение, а затем неожиданно спросил: – Где мне можно вас найти?
– Пока нигде не остановился. Так что…
– Тогда так. Связь будем держать через Люду. Как устроитесь, дайте ей знать. Хорошо?
– Договорились.
Вопрос с моим ночлегом решила сама Людмила Сергеевна, когда я к ней пришел. Как оказалось, в подвальном помещении вместе со всякой рухлядью были свалены старые матрацы. На них я провел следующую ночь. Наутро, только успел привести себя в порядок, как меня разыскал солдат.
– Ваше благородие, вас господин поручик кличет!
Столь ранний гонец дал мне понять, что у Мелентьева есть какое-то предложение ко мне, поэтому, не став терять времени, я поспешил в расположение третьей роты. Лицо у поручика было усталое и помятое, но, в отличие от вчерашнего дня, в его глазах не было лихорадочного отчаянно-злого блеска.
– Здравствуйте, Иван Васильевич.
– Здравствуйте, Сергей Александрович. У меня к вам есть предложение.
– В чем оно состоит?
– Как вы отнесетесь к тому, чтобы снова пойти на службу?
В некотором недоумении я уставился на поручика, так как не ожидал именно от него подобного предложения.
– В качестве кого?
– Добровольцем. «Охотником».
Мне сразу захотелось поинтересоваться, от чего он стал таким добрым, но вместо этого сказал:
– Согласен. Что надо подписать?
– Идемте со мной, там все и решим.
До расположения охотников мы добирались под не вовремя зарядившим холодным секущим дождем, и, каждый раз ступая на размокшую землю, я с трудом обратно выдирал ботинки из чавкающей грязи. Поручик шел рядом и смотрел вперед, совершенно не обращая на меня никакого внимания, словно меня и не было рядом, и только подойдя к баракам, проглядывающим через серую завесу дождя, удосужился сказать одно слово: «Пришли».
Подойдя к одному из них, он открыл дверь, и мы оказались в коридоре, где увидели при тусклом свете фонаря, висящего на стене, двух сидящих на скамье солдат. При виде поручика они встали, причем сделали это неспешно, не вытягиваясь картинно перед офицером. Только теперь я разглядел их погоны и лица. Один из них был седоусым гигантом в унтер-офицерском мундире, второй – ефрейтор, плотного сложения, с хитрым взглядом балагура и пройдохи.
– Здравия желаю, ваше благородие, – поприветствовали они поручика, потом унтер-офицер сказал: – Господин капитан на месте. Заходите.
В них не чувствовалось внутреннего страха, что, как мне уже удалось заметить, было свойственно нижним чинам, зато спокойной уверенности и чувства внутреннего достоинства – хоть отбавляй. Поручик кинул руку к козырьку фуражки, пройдя мимо них к широко открытой двери, я же задержался на секунду, чтобы поздороваться.
Получив в ответ небрежное: «Здравия желаю», – зашагал вслед за Мелентьевым.
Переступив порог помещения, оказался в комнате, где помимо стола и нескольких табуреток стоял, топчан, железная печка с небольшой поленницей дров и вешалка для одежды. Как только мы вошли, капитан скинул с плеч шинель и поднялся с места. У него было гибкое и жилистое тело гимнаста и цепкий взгляд решительного человека.
– Здравствуйте, господа, – поприветствовал он нас.
Поручик подошел к нему. Они поздоровались за руку, как хорошие знакомые, после чего Мелентьев сказал:
– Дмитрий Иванович, это человек, о котором я вам говорил.
– Богуславский. Сергей Александрович, – представился я.
– Махрицкий. Дмитрий Иванович. Командир охотников. Присаживайтесь, – когда мы с поручиком сели, он продолжил, глядя на меня: – Давайте сразу объяснимся. Разговариваю я с вами исключительно из уважения к Ивану Васильевичу. Искренне сочувствую вашему горю, но мне нужны решительные и храбрые солдаты, но никак не герои-мстители. Надеюсь, Сергей Александрович, вы меня правильно поняли?
– Правильно, Дмитрий Иванович.
– Вот и хорошо. Вы умеете стрелять?
– Из личного оружия.
– Гм. Хорошо?
– У вас на столе стоит три свечи. Разрешите показать на них?
– Почему и нет?
– Тогда отойдите, пожалуйста, немного в сторону. И вы тоже, Иван Васильевич.
Сам я, пройдя до порога комнаты, резко развернулся, а затем, вскинув руку с пистолетом, трижды выстрелил, не целясь. Комнату мгновенно окутал полумрак.
– До свечей две сажени, и я гасил пламя навскидку. Могу это проделать с трех саженей и погасить, как минимум, две свечи из трех, расставленных в разных концах комнаты. Так же могу стрелять в полной темноте, на звук.
Сначала я услышал, как капитан сначала хмыкнул, а затем крикнул:
– Ерошин! Свечи тащи!
Капитан с минуту изучал затушенные пулей свечи при неверном, мерцающем свете, потом несколько иронично посмотрел на меня и спросил:
– В цирке не пробовали выступать с этим фокусом?
– Нет. Не пробовал.
– Что вы еще можете?
– Убить человека ударом кулака.
Командир охотников бросил на меня испытующий взгляд и неожиданно крикнул:
– Василий Степанович, ты как, дух из него вышибешь?!
На пороге появился гигант в унтер-офицерском звании. Окинув меня быстрым взглядом, сказал:
– Вышибу, ваше высокоблагородие! Только повозиться придется! Вон, какой здоровый, как тот медведь!
