– Если вы этого не заметили, то сейчас скажу: я всегда знаю, что делаю. К тому же у меня нет привычки, принимать необдуманные решения.
Махрицкий некоторое время молчал, пристально глядя на меня, потом сказал:
– Надеюсь, что все так и есть.
– Разрешите идти?
– В полдень, у меня, общий сбор. Идите!
Спустя четыре часа я явился в избу, где квартировал командир охотников. Меня несколько удивило одно обстоятельство, что молодых добровольцев в ней было всего трое. Остальные пятеро были люди среднего возраста, в возрасте до сорока лет.
– Знакомьтесь, – и Махрицкий указал на меня. – Богуславский, Сергей Александрович. Поручик-артиллерист. Воевал. Получил тяжелое ранение головы, после чего был отправлен в отставку. Владеет приемами японской борьбы, отлично стреляет из личного оружия. Вопросы есть?
– У меня есть, ваше высокоблагородие! Можно? – со своего места поднялся коренастый, плотно сбитый солдат.
– Давай, Лещенко.
– Извините, господин, не знаю, как к вам обращаться? – обратился ко мне солдат.
– Сергей. Иду в группе не как офицер, а как рядовой. Вы это хотели спросить?
– И это тоже. Но мой главный вопрос в другом. Рука у вас не дрогнет, когда придется один на один германца убивать?
– Мне уже приходилось убивать.
– Сразу прошу извинить меня, господин Богуславский, за мой вопрос, – теперь уже подал голос прапорщик. – Наталья Богуславская ваша родственница или жена?
– Сестра.
– Разрешите представиться. Пашутин Михаил Антонович.
Плотно сбитая фигура, массивные кулаки, короткая прическа, твердо очерченный подбородок, сердито-сосредоточенный взгляд. Он мне чем-то напомнил настороженного бульдога в человеческом образе. Правда, это было мое внутреннее впечатление, потому что его большие голубые глаза, правильные черты лица и губы, которые, казались, вот-вот расползутся в улыбке, придавали ему вид приятного человека, но даже при этом знаток немецких диалектов никак не походил на рыхлого кабинетного профессора. Наоборот. Плотного сложения фигура прапорщика с широко развернутыми плечами больше подходила борцу классического стиля.
– Рад знакомству, Михаил Антонович.
– Так! – Махрицкий громко хлопнул ладонью по столу, призывая к вниманию. – Слушать меня внимательно! Ставлю задачу перед группой…
После того как мы досконально разобрали поставленную перед нами задачу, а также распределили обязанности, капитан неожиданно предложил:
– Неизвестно сколько времени вам придется провести среди германцев, поэтому предлагаю всем переодеться в немецкую форму.
После слов капитана наступило молчание. Я не сразу понял его причину и, бросая косые взгляды на разведчиков, пытался понять, что происходит. В это самое время охотники украдкой бросали взгляды на поручика Мелентьева, чтобы узнать его мнение, но тот, молча, сидел, глядя куда-то в пространство. Первым откликнулся прапорщик Пашутин:
– Мне можно подобрать унтер-офицерскую форму?
– Будет вам форма. Кто еще?
Только теперь до меня дошло, что это было своеобразное проявление честности по отношению к врагу.
«И в то же время идут в тыл взрывать эшелон. Ну, ни странно ли это?»
– А мне германской шинели не найдется? – спросил я.
Капитан криво усмехнулся:
– Среди немцев таких здоровяков не водится, поэтому придется вам в своем пальто идти. Кстати, форму вам подобрали?
– Нет такого размера. Сказали, что закажут.
– Больше желающих нет? – он оглядел всех. – Что ж, никого неволить не буду.
После собрания Пашутин вышел вместе со мной.
– Сергей Александрович, хотя нас познакомили, хотелось бы знать больше о человеке, с которым придется идти в тыл германца. Там нам придется, без излишнего преувеличения, спину друг другу прикрывать. Мне бы…
– Не волнуйтесь. У меня спина широкая – прикрою, – оборвал я прапорщика, давая тем самым понять, что не хочу разговаривать.
Тот окинул меня внимательным взглядом, затем сказал:
– На нет и суда нет, – после чего зашагал в сторону штаба.
Этим вечером я зашел в лазарет и, найдя там Людмилу Сергеевну, сказал:
– Ухожу с «охотниками» в тыл германцу, поэтому у меня к вам будет большая просьба. Если не вернусь в течение десяти дней, отправьте мою сестру в Петербург с санитарным поездом. И еще. Возьмите деньги, а здесь, на бумажке, я написал адрес нашей матери. Дайте ей телеграмму за несколько дней до отправки Наташи.
– Денег не надо.
– Не спорьте.
– Хорошо. Все сделаю, как вы сказали. С Богом, Сергей Александрович!
– Не поминайте лихом, Людмила Сергеевна!
После ужина я прилег и незаметно для себя уснул. Разбудил меня рано утром унтер-офицер Саенко.
– Сергей Александрович, поднимайтесь! Вашей группе с передовой приказано в тыл отбыть.
– Зачем?
– Если, как говорят, сегодня германец на нас попрет, то в восемь часов утра жди обстрела. Часа три, не меньше, будет утюжить наши позиции. Не ровен час какой-нибудь шальной снаряд накроет. Кому тогда к немцу идти? Так что, извольте идти в тыл, Сергей Александрович.
Спустя полтора часа, без пяти восемь, ударил первый выстрел. Вслед ему ударило сразу несколько пушек. Выйдя из сарая, я увидел, как впереди, в метрах ста, в воздух с грохотом взметнулся черно-огненный столб. И это было только начало. Снаряды били не только по передовым позициям, но и в глубину. Временами я чувствовал, как дрожит земля, содрогаясь от многочисленных взрывов. Все чаще между залпами становились слышны истошные крики людей и ржание испуганных лошадей. Вслед за мной наружу вышло несколько охотников. Со злыми лицами они смотрели на вереницы носилок с ранеными, которых доставляли в раскинувший рядом с нами временный лазарет.
Когда спустя три с половиной часа немецкие пушки умолкли, я тогда понял, что такое ощущение тишины на фронте. Не успел я дать определение этой невесомой хрупкости, как залпами ударили ружья, застучали пулеметы, а следом загрохотали, перекрыв все остальные звуки, русские батареи.
«Похоже, немцы пошли в атаку».
Вернувшись в сарай, сел на лавку и стал ждать. Только спустя шесть часов, во второй половине дня, германское командование поняло, что наступление захлебнулось, и приказало отойти на прежние позиции. Мы это поняли, когда над землей разнеслось громкое и раскатистое: «Ур-р-р-а!!!»
Почувствовав, что сидение заканчивается, люди зашевелились. Кто-то вышел покурить, другие стали проверять оружие или амуницию. Люди волновались, но суеты и нервозности ни в лицах, ни в движениях охотников заметно не было. Еще спустя полчаса прибежал молодой солдат, путаясь, в большой и длинной, для него, шинели:
