– Будешь жить. Рассказывай о месте, а еще лучше напиши на бумаге.
Спустя двадцать минут я получил полное описание местности, нарисованной на карте, причем со всевозможными пояснениями. И тут выяснилось, что Николай Макиш дважды был в тех местах, пытаясь найти метки, оставленные Крупининым. Аккуратно сложив лист бумаги, я положил его во внутренний карман, после чего встал, взял ключ и пошел к двери. Щелкнув замком, обернулся:
– Не дай бог нам снова свидеться. Второй раз не прощу.
Так я неожиданно получил наследство от Марии Владимировны Крупининой. Почему она так поступила, оставалось только догадываться. Видно, все-таки муж, будучи при смерти, рассказал ей о кладе, но только в тот момент она приняла все это за предсмертный бред, а, оказавшись у бандитов в подвале, поняла, что он действительно существует. После своего спасения, перепуганная до смерти и, не желая повторения подобных ужасов, она решила избавиться от карты, отдав ее мне, но не напрямую, а через Иконникова. Освобождаясь от карты, она видно считала, что таким образом награждает меня за свое спасение и вместе с тем навсегда избавляется от возможного преследования темных личностей.
Мысль, чтобы съездить в те места и поискать клад, как появилась, так и исчезла. У меня были более важные дела, здесь, в Петербурге, которые нужно было решать как можно быстрее.
Глава 12
В начавших сгущаться сумерках зимнего вечера, возвращаясь с тренировки, я неожиданно встретил отца Елизария, с которым мы не виделись около полугода. Поначалу я даже не сразу его узнал. Щеки округлились, да и борода стала окладистее. Спасаясь от порывов холодного ветра, он кутался в длинное черное пальто, подняв воротник.
– Здравствуйте, отец Елизарий. Как ваш колокол? Отбивает все что положено?
– Доброго здравия и вам, Сергей Александрович. Колокол в порядке, а как вы сами? Смотрю, лицом похудели, да и глаза изменились. Вот только не пойму: в хорошую или плохую сторону?
– Трудно сказать, потому что в последнее время у меня жизнь, что тот маятник. Качается то в одну, то в другую сторону.
– Образно сказали. Значит, было и хорошее, и плохое. В церковь не хотите прийти, душу облегчить?
– Свои личные дела не намерен ни с кем обсуждать.
– Гордыня – смертный грех, Сергей Александрович. Не забывайте об этом. Я сейчас домой иду. Может, заглянете к нам? Матушка недавно о вас вспоминала. Желает одарить вас вареньем. Шесть сортов! А какое душистое! От аромата аж голова кружится! Идемте! Анастасия Никитична борщ отменный сварила! Прошу вас, не побрезгуйте!
Услышав про борщ, мой желудок требовательно заурчал.
– Уговорили!
Спустя полчаса я с аппетитом ел наваристый красный борщ, приготовленный умелыми руками попадьи. Разговор за столом был почти семейный, спокойный и тихий. О погоде, о войне, о жизни. Поинтересовался, как идут дела в школе.
– Теперь на наши занятия ходит три десятка ребятишек, – радостно сообщил мне отец Елизарий, а затем добавил: – Еще по моей просьбе нам учительницу новую прислали. Аккуратная и вежливая девушка. Ведет у нас географию, историю и арифметику. Матушка – чистописание, а я, как и прежде, веду закон Божий.
– Рад за вас! Знаете, мне хотелось бы внести пожертвование на школу. Если вы не против, то я загляну к вам на днях.
– Как мы можем быть против того, что угодно Богу, – несколько высокопарно произнес отец Елизарий.
– Так приходите к нам в среду, Сергей Александрович, – пригласила меня Анастасия Никитична. – Щи будут из кислой капустки. Да еще думаю пирожки сделать.
– Раз пирожки – обязательно буду.
В назначенное время я постучал в дверь отца Елизария. Открыла мне матушка. По ее расстроенному лицу и мокрым глазам было видно – что-то случилось.
– Ох! Это вы!
– Я некстати?
– Даже не знаю, Сергей Александрович! Ох, извините! Говорю, не подумав! У меня от всего этого прямо голова кругом идет! Да, проходите! Проходите! Вот веничек, отряхните снег! Пальто снимайте!
Матушка, расстроенная и взволнованная, засуетилась вокруг меня. Раздевшись, я сел за стол.
– Успокойтесь и расскажите, что случилось.
Попадья замерла, прижала сложенные вместе руки к пышной груди и плачущим голосом, при этом не совсем внятно, принялась рассказывать:
– Беда приключилась! Тут вот какое дело! У нас в школу мальчонка ходит. Головастый, все с первого раза хватает… Только вот родители его безбожники и разбойники! Пьют беспробудно, целыми днями, а сына своего заставляют на улице милостыню просить. Ироды окаянные! Вот и сегодня пришел на занятия без шапки, с синяком под глазом. Говорит, еле вырвался… Я его чаем горячим с вареньем отпоила, и сейчас он на занятиях.
Я пожал плечами. Таких случаев сотни тысяч по всей России. В чем проблема?
– Анастасия Никитична, вы ведь не все мне рассказали?
Та замялась, опустила глаза.
– Петенька не велел говорить.
– Какой Петенька? – спросил я и только тут понял, что она назвала гражданское имя своего мужа. – Извините. А как его по батюшке?
– Петр Николаевич.
– Вы мне все-таки расскажите. Хуже не будет.
– Вы правы, Сергей Александрович. Хуже не будет.
Оказалось, что священник уже ходил к родителям мальчонки, чтобы усовестить их, и заработал там синяк под глаз.
– Вы уж не говорите ему этого. Пожалуйста. Он очень гордый, хотя и пытается бороться с этим грехом. Хорошо?
– Ничего не скажу. Чаем с вареньем не угостите?
– Ох, господи! Совсем с этими заботами забыла о гостеприимстве!
Когда я уже пробовал второй сорт варенья, пришел грустный и какой-то поникший отец Елизарий. Поздоровался и, не раздеваясь, как был в теплом пальто, сел за стол. Отодвинул в сторону чашку, поданную ему матушкой, сказал: – Пойду, наверное, я к Степану Пантелеичу. Он городом поставлен закон поддерживать! Правду я говорю?!
Супруга согласно закивала головой, правда, при этом радости на ее лице не прибавилось ни капли.
– Он кто? Городовой? – спросил я священника.
– Да. Наш околоточный надзиратель. Я уже ходил к нему, но он только руками разводит. Они, дескать, семья. Говорит, это их дитя и как желают, так и воспитывают. Но, похоже, мне придется идти снова, так как Светлана Михайловна настроена решительно и собирается отвести его домой, чтобы поговорить с родителями. Я собрался идти с ней, но подумал, что может быть лучше, если с нами пойдет Степан Пантелеевич.
– Зачем вам городовой? Я сам с вами схожу.
– Нет, Сергей Александрович, не надо! Вы правильный человек, но нет у вас любви к людям, как нет в сердце сострадания, а насилие только порождает еще большее зло!
