«Военный дневник», 30 октября 1944 г.: «Я все реже пишу в этом дневнике. Мне, слава Богу, о стольком приходится думать, и я так нервничала всю осень, что не могла писать. А сейчас, похоже, худшее позади, но еще нет уверенности в счастливом разрешении». (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)
Свет в конце туннеля
И среди всех этих неприятностей внезапно зажегся огонек надежды, который со временем разгорится в костер. Библиотекарь Эльса Олениус позвонила Астрид от имени издательства «Рабен и Шёгрен» и сообщила, что рукопись госпожи Линдгрен под рабочим названием «Бритт Хагстрём, 15 лет» выиграла вторую премию в 1200 крон на конкурсе книг для девочек и издательство намеревается издать книгу еще до Рождества. Через два дня Астрид Линдгрен стояла перед госпожой Олениус в филиале Городской библиотеки Стокгольма на улице Хорнсгатан в районе Сёдермальме, где та руководила отделом детской и юношеской литературы, а также управляла детским театром филиала на площади Медборгарплатсен. Об этой первой встрече Эльса Олениус вспоминает в биографии Маргареты Стрёмстедт в 1977 году:
«С самой первой встречи между мной и Астрид возникла какая-то связь. Я видела, что она чем-то сильно расстроена. На мой вопрос она внезапно откровенно призналась, в чем дело. Помню, что, придя домой вечером, я рассказала о ней мужу».
Даже после выхода книги «Бритт-Мари изливает душу» – или, в датской версии, «Бритт-Мари находит себя» – в ноябре 1944 года и появления первых положительных рецензий в газетах Астрид не испытывала ни радости, ни гордости. Хотя основания имелись. Два ведущих критика в области шведской литературы для детей и юношества – Ева фон Цвайберг из «Дагенс нюхетер» и Грета Болин из «Свенска дагбладет» – книгу похвалили. Болин назвала ее «веселой, полной искрометного юмора и живой иронии, временами откровенно умной», а следом, через неделю, и Цвайберг отметила, что в книге есть «и юмор, и сердце».
На сей раз в свой день рождения в ноябре 1944 года Астрид не оставила записи в дневнике. Не было и восторженных отзывов о традиционной рождественской коробке из Виммербю, всегда так чаемой в это военное время, – с мясом, маслом, яйцами, колбасой, птицей и яблоками. А семья Линдгрен? Семью разметало:
«В это темное ноябрьское воскресенье я сижу у камина в гостиной и пишу, Лассе (время 15:30) просыпается, Карин сидит у себя, печатает на машинке (нет, вот она пришла!). Стуре нет дома, понятное дело. Мы с Карин утром гуляли на Королевском кладбище Хага. В остальном, в мире дело обстоит примерно так: ужасная нищета среди гражданских в Северной Норвегии, эвакуированных немцами из-за наступления русских. В Голландии, очевидно, тоже ужасная нужда, а где ее нет, этой нужды? Она повсюду, я думаю».
Короткие дневниковые заметки декабря 1944-го свидетельствуют о том, как Астрид беспокоилась о ближайшем будущем. Сможет ли она изображать счастливую, довольную мать и жену перед детьми и пожилой свекровью в рождественский вечер? Конечно сможет. И после праздничного вечера в кругу семьи, в ожидании Нового года она вновь вспомнила о дневнике. Настало время традиционного подведения итогов года прошедшего. Астрид пролистала дневник, прочитала свои записи, схватилась за ручку и попыталась понять, что для нее скрывается за словом и понятием «счастье»:
«Рождество 1944: „Странно, но это, должно быть, самые счастливые годы в моей жизни; никому, наверное, не позволено быть счастливым так долго. Полагаю, что грядут испытания“. Вот что я написала на прошлое Рождество. Не подозревая, насколько права. Испытания пришли, но не скажу, что я несчастна. Полгода ужасных мучений выпали на мою долю во второй половине 1944 года, потрясены самые основы моего существования. Я в отчаянии, подавлена, разочарована, часто грущу – но не скажу, что несчастна. Моя жизнь наполнена, несмотря ни на что. А ведь это Рождество должно было стать кошмаром – 23 декабря я и правда, пока резала, роняла соленые слезы в салат с сельдью, но тогда я ужасно устала, так что это не считается. Кстати, если „счастлива“ означает „у меня все нормально“, то, наверное, я по-прежнему „счастлива“. Но счастье к этому не сводится. Одно я, во всяком случае, усвоила: счастье приходит изнутри, а не от других».
Стуре опомнился в начале нового года, пока Астрид три недели сидела на больничном из-за «невроза и бессонницы», как это называли врачи. Предположительно тогда же она начала писать книгу о девочках-близнецах Барбру и Черстин и продолжала работу над ней в феврале и марте. 23 марта 1945 года, после генеральной весенней уборки, когда в доме в лучших смоландских традициях мыли полы и окна, натирали паркет, сметали пыль с книжных полок и выбивали ковры, Астрид снова взялась за дневник. Требовалось вклеить накопившиеся вырезки о падении Германии – в том числе несколько статей о Гитлере, который по неведомым причинам не пожелал сдаться, хотя его поражение, как и поражение Германии, было полным. Возможно, он стыдился приговора истории, писала Астрид – и внезапно перескакивала с военной истории на личные дела:
«Что касается семьи Линдгрен, можно сказать следующее: „Home is the sailor, home from the sea, / and the hunter home from the hill“
[23]. Дома все чисто и красиво, иногда я радуюсь, иногда грущу. Радуюсь, в основном когда пишу. Второго дня получила предложение от издательства „Гебер“».
Стуре попросил прощения, и Астрид выставила ему ультиматум, который он принял: «Here he lies where he longed to be»
[24] – так ведь звучит вторая строчка четверостишия из стихотворения Роберта Льюиса Стивенсона «Завещание», которое Астрид процитировала в дневнике. Многое встало на свои места, но не все. В длинном пасхальном письме от 28 марта Ханне и Самуэлю Августу, ничего не знавшим о кризисе в отношениях дочери с мужем, Астрид словно просит родителей отнестись с пониманием к тому, что теперь будет тратить больше времени на писательскую работу. Она упоминает о рецензии на «Бритт-Мари изливает душу» и сообщает об их со Стуре планах на пасхальные каникулы, которые Лассе и Карин проведут в Виммербю.
Астрид стремилась разобраться в потоках слухов в прессе весной 1945 г. «Ложь или правда?» – спрашивает она, читая развороты с красочными историями о смерти Муссолини и Гитлера. (Фото: Андреа Дэвис Кронлунд, КБ)
Гуллан и Гуннар, которые были в курсе семейных проблем Астрид, пригласили детей в Нэс, чтобы супруги побыли в Стокгольме вдвоем. В письме родителям Астрид упоминала, что Стуре хочет на Пасху «повеселиться». Это означало развлечения и ночную жизнь, которые так любил Стуре, в том числе в связи с работой. Астрид предпочитала сидеть дома, отдыхать, читать, работать над книгой о близнецах, которой интересовались несколько издательств. Еще она писала о последней хвалебной рецензии на ее дебютную книгу – рецензент замечал, что, если бы у талантливой писательницы и обремененной заботами матери семейства появилось больше времени, она многого смогла бы достичь. То, что в письме родителям Линдгрен называет этот в высшей степени поощрительный отзыв «довольно странным», объясняется, возможно, желанием сделать то, к чему эта рецензия подталкивала и о чем Астрид, скорее всего, мечтала, но на что всерьез никогда не решалась: выйти из роли жены и матери и попробовать себя в другом качестве, чтобы в центре были не Стуре, Лассе и Карин, а она сама:
