Чаще всего подруга оставалась глуха к уговорам, и вскоре стало ясно, что, не обижая и не отталкивая Луизу, Астрид должна выражаться однозначнее:
«Ты говоришь, я „играю с огнем“. С каким огнем? А как я должна себя вести, если не хочу играть с огнем? Разве любить другого человека и дружить с ним значит играть с огнем?»
Да, с Луизой Хартунг это так и было, а потому поток нежных писем и свежих цветов из Берлина – роз, тюльпанов, ирисов и гвоздик, только в вазу поставить, – продолжался. К Рождеству 1954 года Астрид неожиданно получила из Германии толстый конверт с билетом на самолет до Берлина и сказкой о ящерице и устрице авторства Луизы. Это была история любви, родившаяся из Луизиных размышлений о том, как «Astrid zum Reden bringen könnte» («как заставить Астрид раскрыться»). Ответ пришел незамедлительно, 20 декабря 1954 года, в форме сказки о неблагодарной и озабоченной устрице, «которой досталось слишком много любви от слишком многих, а потому она закрылась в своей ракушке». В сказке Астрид говорилось о всех тех шведах, которые ее добивались. В том числе там фигурировала некая ящерица мужского пола, по-видимому готовая бросить свою ящерицу-жену и ящериц-деток и угрожающая покончить с собой, если не получит устрицу своей жизни (она же Астрид Линдгрен):
«Но она все равно не пожелала пускать его на свою устричную отмель, потому что ей нужно было остаться одной, не делить ни с кем свое сокровенное „я“ и свою отмель. Были и другие ящерицы, самцы и самки, и все они хотели быть устрице ближе всех. Устрицу это очень беспокоило, и она сказала: как могу я выбрать одного-единственного, как могу сказать „nur du und ich“
[39]».
После такого фантастического рассказа о том, как трудно ей отвечать на любовь и дружбу сограждан, Астрид ввела в сказку и Луизу. Астрид изобразила ее озорной самкой ящерицы с берегов Шпрее, которая тоже предъявляет права на популярную северную устрицу:
«Устрица так любила ее, так хотела, чтобы та была счастлива. Но их разделяли такие широкие долы, такие глубокие воды, что устрица подумала: „Kleine süsse Eidechse
[40], найди устрицу у берегов Шпрее, устрицу, которая подарит тебе счастье, которое ты заслужила. Es gibt für alles Grenzen
[41], ты не можешь звать меня издали, со своего берега, я ведь не могу приехать к тебе, а ты – ко мне, нас разделяют слишком глубокие воды… не требуй от меня слишком многого, kleine Eidechse
[42], я ведь устрица, я закрываю створки, сижу на своей отмели и смотрю, как жизнь проносится мимо“».
Фотография Луизы в юности. Она была восьмым ребенком в семье, в Первую мировую войну потеряла четырех братьев. Луиза рассказывала, что ее в некотором роде считали вундеркиндом. В детстве она могла просвистеть «Прекрасную мельничиху» Шуберта, а в юности в Париже и Берлине пыталась стать концертирующей певицей и записала пластинку, которую как-то поставила для своей шведской подруги. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)
Но и этот толстый намек не заставил Луизу задуматься. Напротив, количество писем и посылок в 1955–1956 годах выросло, и следующей зимой Луиза предприняла новую вербальную атаку. На сей раз она не стала тратить время на сказку, прямо написала, что истинная близость в дружбе между женщинами подразумевает «körperliche Vertrauenheit». То есть не только духовную близость, но и физическую. 13 февраля 1957 года Астрид Линдгрен ответила ей без околичностей:
«Всякая любовь имеет право на существование. Но если кто-то – как я – абсолютно гетеросексуален и даже ни в малейшей степени не бисексуален, его никак не может охватить „любовь“ к человеку того же пола, если под любовью иметь в виду „Komm in meine Arme“
[43]. Зато я могу оставаться в близких отношениях и восхищаться, или как хочешь назови, женщиной, как в случае с тобой. Мне тяжело мириться с тем, что я не вполне оправдываю твои ожидания, тогда как ты отдаешься мне полностью. Этим объясняются и странности, которые ты во мне видишь. Ты никогда не будешь довольна, предлагая любовь и получая взамен дружбу».
На этом поток писем и подарков мог прекратиться, но не прекратился, и две женщины, кроме всего прочего, продолжили встречаться минимум раз в году. В Стокгольме или на юге Европы – бывало, втайне в Германии или Швейцарии, чтобы не узнало гамбургское издательство «Этингер», иначе шведскую звезду засосало бы в круговорот массивной немецкой рекламы. Этими встречами и совместными выходными Астрид наслаждалась, хотя Луиза не всегда была подарком. Когда в апреле 1957 года та уехала домой после недолгого пребывания в Стокгольме, Астрид лила крокодиловы слезы и написала Эльсе Олениус вот что:
«На другой день меня постигло Большое Испытание в лице Луизы Хартунг – самого кипучего человека на свете, который часами болтает без умолку. Она спросила, можно ли у меня пожить, я не смогла отказать – она ведь предоставила мне стол и кров в Берлине. Но в итоге у меня уже ум за разум стал заходить – я думала, бедная голова моя взорвется. Вздохнула с облегчением, когда она уехала в аэропорт. <…> Легла и уснула, чувствуя, как все немецкие слова испаряются из моей измученной головы».
Однако факты говорят о том, что, по большей части, Луиза и Астрид с огромным удовольствием обсуждали искусство и литературу – как для взрослых, так и для детей и подростков. Ведь этим занимались обе, и образованная и проницательная Луиза Хартунг десять лет была идеальным спарринг-партнером, консультантом и советчиком в том, что касалось творчества Астрид Линдгрен и европейской жизни ее книг. И не в последнюю очередь – прибыльного книжного рынка Германии, где это творчество в 1950-е годы спасло издательство «Этингер» от банкротства, как книги о Пеппи спасли шведское издательство «Рабен и Шёгрен».
Луиза Хартунг охотно вникала в вопросы перевода – например, в 1955 году, когда она прямо-таки пришла в ярость, увидев многочисленные исправления, которые, ссылаясь на чувствительность немецкого рынка в травматическое послевоенное время, пожелал внести в текст «Мио, мой Мио!» Фридрих Этингер. 24 ноября 1955 года благодарная Астрид написала Луизе: «Ах, как же ты борешься за мои книги… ты прямо стихия». И в последующие годы она часто благодарила Луизу за тонкие и глубокие замечания о ее рукописях:
«Ты единственный человек, способный дать мне честную и основательную оценку. <…> Я абсолютно склоняюсь перед твоим мнением, но не перед чьим другим».
Много вдохновенных дискуссий возникало между ними в 1950-е и начале 1960-х, когда Астрид посылала своей берлинской читательнице копию рукописи или книгу. «Мио, мой Мио!» (1954), «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» (1955) и «Расмус-бродяга» (1956) восхищали Луизу. Но в 1957 году повесть «Расмус, Понтус и Растяпа» чуть не разрушила их дружбу из-за отрицательного персонажа, глотателя шпаг подловатого Альфредо, который говорил с немецким акцентом, любил пиво и называл двух светловолосых юных героев книги «проклятыми неготниками». Альфредо проявляет недюжинную фантазию, рассказывая о своем необычайно разветвленном центральноевропейском роде, в том числе о матери с маленькими, но железными кулаками, которые она прилежно пускала в ход, воспитывая всех своих восемнадцать детей, и о дяде – брате матери, взорвавшем себя анархисте.
