Урок немецкого в реальной школе в Виммербю около 1920 г. На доске за спиной адъюнкта Тенгстрёма – надпись «Zungeübungen»[Упражнения на отработку произношения (нем.)].
Справа с краю стоит и машет рукой девочка. Это не Пеппи Длинныйчулок, а Астрид Эриксон, одна из самых способных и старательных учениц класса, в том числе и на уроках немецкого. (Фотография: Архив коммуны Виммербю)
Для Астрид Линдгрен умение отказывать себе и много трудиться было настолько очевидной добродетелью, что своим детям она никогда не пыталась преподнести это в форме нравоучения. Зато, вспоминает Карин Нюман, рассказывала, что черпает силы в одном увещевании, которое слышала от Ханны всякий раз, когда ребята уставали от полевых работ и рвались в школу:
«„Главное – не останавливайтесь, продолжайте, старайтесь“, – говорила Ханна, когда ее дети занимались нудной работой вроде прореживания свеклы или вязания снопов после косьбы. И взрослой, сталкиваясь с трудной задачей, Астрид бессознательно повторяла те движения, что делала ребенком, перевязывая сноп, – как будто настраивалась, брала разбег перед препятствием».
Девочка с ручкой
В мае 1923 года школьная жизнь для пятнадцатилетней Астрид Эриксон закончилась, о чем она, впрочем, не сожалела. И хотя девочка хорошо успевала в школе, а заключительное экзаменационное сочинение по шведскому языку писала на высоконравственную тему «Значение монастырей в Средневековье», она часто ощущала себя так же «по-мальчишески», как одна из сестер в книге «Черстин и я»:
«По всему телу пробегали мурашки, хотелось закричать, бешено замахать руками. Я лучше себя чувствовала, когда двигалась и была занята».
Хулиганкой она не была, но ощущала в теле какое-то беспокойство. Это видно на старой фотографии ее класса: все дети сидят чинно-благородно, уставившись на фотографа, – все, кроме Астрид Эриксон, которая стоит и машет рукой. Маленькая, стройная, гибкая, еще не стриженная, с косичками. Так ее вспоминала Грета Фальстедт, девочка постарше из родного города писательницы, в газете «Виммербю тиднинг» в связи с юбилеем Астрид Линдгрен в 1997 году: «Она уже тогда была живчиком. От нее словно искры летели». Все оценки Астрид за письменные выпускные экзамены по окончании реальной школы в 1923 году были хорошими. Из всех сочинений – по шведскому, немецкому и английскому языкам – лучшим было шведское. Рассказывая о трудолюбивых монахинях прошлого, пятнадцатилетняя школьница обнаруживала богатое воображение и чувство юмора:
«Много времени монахини тратили и на рукоделие. Они искусно вышивали престольные покровы, вязали кружева, шили одежду и еще много чего умели. Такие эти монахини были искусницы, что, если б им разрешили выходить замуж (чего не случилось), приданое поразило бы всех своей роскошью».
Мы не знаем, какие споры об обеспечении и будущем старшей дочери велись в родительской спальне в 1923–1924 годах, о чем тихо переговаривались Ханна и Самуэль Август, лежа в кроватях, прежде чем помолиться и задуть свечу. В автобиографических описаниях райской жизни в Нэсе Линдгрен очень мало говорит о том, что думали и делали ее родители, когда дети, с их точки зрения, поступали неправильно.
Так, мы не знаем, одобрила ли Ханна решение своей пятнадцати-шестнадцатилетней дочери поступить, когда представилась возможность, журналистом-практикантом в «Виммербю тиднинг». А что об этом думал Самуэль Август? Может, он заранее обо всем договорился с главным редактором газеты? Ханна наверняка беспокоилась и сопротивлялась. Женщина-журналист в то время была в диковинку, пресса оставалась миром мужчин, ее не коснулся демократический прорыв в области защиты прав женщин в Швеции около 1920 года. И все же нельзя исключить, что Ханна хотя бы в глубине души поддержала желание дочери развивать писательский дар и обрести себя в мире слов. Желание, которое когда-то лелеяла сама Ханна. В воспоминаниях о Самуэле Августе из Севедсторпа и Ханне из Хульта Астрид Линдгрен рассказывает, что в молодости еще незамужняя мать мечтала развить и реализовать свои способности к чтению и письму:
«Она была одаренной девочкой, судя по сплошным „отлично“ в школьном аттестате, по всем предметам без исключения. Когда-то она лелеяла надежду стать учительницей, но ее мать была против. Чувствовала ли она, что, выходя замуж, от чего-то бесповоротно отказывается?»
Возможно, Ханна и беспокоилась, и гордилась работой умницы-дочки в ведущей газете города. Как уже говорилось, женщина, особенно молодая, крайне редко получала возможность писать для газеты и как-то влиять на поток новостей. Со времени так называемого «Движения современного прорыва» 1870-х в Скандинавии появлялись женщины-журналисты, но их было немного, и в Швеции 1920-х мало что менялось, хотя роман Элин Вагнер «Ручка» (1910) привлек интерес к этой новой для женщин сфере умственного труда. Находчивая и воинственная Барбру, главная героиня романа, была не просто современной женщиной, которая самостоятельно себя обеспечивала, – она была новым типом энергичной женщины, формирующей общественное мнение. Этот новый тип женщины назвали «ручкой», благодаря ей на повестку дня была вынесена дискуссия об избирательном праве для женщин и цели жизни женщины вне дома. В «Ручке» и другом своем, дебютном, романе – «Мужчины и другие несчастья» (1908) – Элин Вагнер предсказала исход молодых женщин, подобных Астрид Эриксон, из деревни в город. Вагнер писала:
«Но подождите, пока самостоятельные женщины в полную силу примутся создавать свои дома по всему Стокгольму. Тогда возникнет множество малых центров силы, и мир удивится тому, на что мы способны».
В Швеции 1920-х журналистам не обязательно было получать высшее образование. Обучение проходило в самих редакциях: принято было считать, что человек или родился для этой работы, или нет. Как в случае с Астрид Эриксон, на работу «волонтером» (так в то время называли журналиста-практиканта) принимали, если у претендента был талант (и хорошие связи). Обучение, таким образом, было индивидуально, в разных газетах проходило по-разному, а значит, испытательный срок мог колебаться от двух месяцев до двух лет.
Четыре товарища по играм из Нэса, вооруженные лопаткой, совком и тележкой. Слева направо: Гуннар, Астрид, дочь скотника Эдит, которая читала вслух Гуннару и Астрид незабываемые сказки, и внучка пастора из соседнего дома. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)
Тем, что Астрид Эриксон в столь юном возрасте устроилась на работу в «Виммербю тиднинг», она была обязана главному редактору и владельцу газеты Райнхольду Блумбергу (1877–1947). За несколько лет до этого он имел случай убедиться в выдающихся литературных способностях девочки. Астрид училась в школе с детьми Блумберга, и однажды, в августе или сентябре 1921 года, в кабинет главного редактора на Сторгатан пришел адъюнкт Тенгстрём, преподававший в школе шведский, немецкий и английский. Учитель хотел продемонстрировать Блумбергу необыкновенное сочинение, написанное тринадцатилетней Астрид Эриксон. Разве не стоит напечатать это в газете? Сочинение начиналось так:
