наших мам и пап, Астиных, Зара
бабушек и дедушек
волшебника
соседей…
Они идут и трубят в дудку – одну, по очереди.
А когда останавливаются, то говорят нам:
– Мы всё осознали и теперь хотим с вами идти.
Наш папа добавляет:
– Вообще-то нам сложно, но мы держимся.
А мама говорит:
– К нам там какой-то паук домой пробрался и паутину вокруг телевизора сплёл.
А волшебник спрашивает:
– Я не помню, у вас какие-то желания остались?
– Остались, – говорю я. – Захар пусть не меняется, а меня с Астей, Демидом и Заром до семи лет откатите. А их, – и показываю на мам, пап и всех остальных, – до пяти, потому что мы их перевоспитывать будем. Шамана лет до десяти откатите, ему понравится.
– А меня? – говорит волшебник.
– До скольки хотите, – разрешаю я.
– Тогда я до семи лет себя откачу, потому что перевоспитываться мне не хочется.
Греет летнее солнце, на загорелых плечах шелушится кожа, но всё-таки мы снова какие-то новенькие. Я смотрю на Астю, как она переминается с ноги на ногу, и обнимаю её, потому что она классная девчонка, хоть и вредная.
А Астя говорит:
– Я, Кимка, ничего говорить не буду, потому что в таких случаях молчать полагается.
– Молчи уж, – говорю я ей.
А Захар уже далеко ушёл, и вот он идёт, широко размахивая руками, и кричит нам:
– Давайте скорее! Я уже заждался!
Но не останавливается и продолжает идти вперёд.
Привет. Это снова я, Демид. Кимка всё правильно рассказал, но я хочу рассказать по-своему. Про то, что я видел. Про тех, кого я видел.
А я видел их.
Много.
Подолгу.
Они давно выросли из моих одёжек.
Они спали, когда я рос.
Они даже понимали меня, но я им был неинтересен.
Я рисовал миры, а они видели каракули.
Они говорили со мной, но не слышали ни слова из того, что я говорю.
Они ругали меня, потому что умеют.
Я путешествовал, а они не знали.
Растворялись в телевизоре и засыпали снова.
Потому что устали.
Потому что взрослые.
Взрослые.
Но теперь-то всё будет по-другому.
Для всех.
Я знаю, Кимка постарается.
