Может быть, он не слишком сильно ранен, понадеялся я. Но надежда оказалась тщетной: пытаясь встать, пес все время падал на поврежденные при столкновении плечи, оставляя за собой на мостовой кровавый след. Он может быть опасен, тревожно подумал я. И снова ошибся. Он тыкался носом в прохожих, явно умоляя помочь.
Вскоре я уже был среди небольшой группы людей, окруживших потрясенное животное, споря, что можно в такой ситуации сделать.
– Я заберу его, – сказал я, дивясь собственным словам. – На время.
Кто-то принес простыню, и я невольно улыбнулся, когда пес сразу же попытался перекатиться на нее. Моя соседка Елена вызвалась помочь, и спустя пару минут мы уже колесили по городу на ее машине от одного ветеринарного кабинета к другому. Кость одной из лап пса оказалась раздроблена, и единственным рекомендованным нам лечением была милосердная смерть. Пес жалобно смотрел на меня, глаза его затуманились от воздействия морфина. Я твердо решил, пользуясь преимуществом наличия в моем кармане свертка американских долларов, спасти ему жизнь.
– Но ведь наверняка что-то можно сделать, – упорствовал я.
– Если кто-то и может что-то сделать, так это Олег Феодосьевич, профессор сельскохозяйственной академии. Он лучший ветеринарный хирург в этой стране, – было сказано мне.
Мы с Еленой уже несли нашего подопечного через стойла со свиньями и коровами в большую учебную операционную, полную хихикающих студентов в забавных белых бумажных колпаках. Прославленный Олег Феодосьевич сноровисто ощупал тело пса, улыбнулся и произнес волшебные слова:
– С ним все будет в порядке.
Операция продолжалась четыре часа, и я наблюдал, как профессор терпеливо вводил металлический прут в собачью лапу. Пес, который оставался в сознании во время всей операции, начинал скулить, как только местная анестезия переставала действовать.
– Ему нужен еще укол, – предлагал кто-то из присутствующих. Обычно это предложение вносил я.
Всего через пару минут после окончания операции мы снова сидели в машине – пес с двумя свежими гипсовыми повязками и я с целой простыней инструкций по послеоперационному уходу и списком необходимых лекарств.
Три дня и три ночи мой недужный пациент стонал, недвижно лежа на одеяле. Он не шевелил ни одной частью тела, кроме хвоста, который громко и глухо стучал по паркетному полу всякий раз, как я входил в комнату. Я поил его куриным бульоном с помощью пипетки. Шесть раз в сутки менял бинты на тех местах, где лубки [способ фиксации переломов в хирургии посредством негнущейся накладки. – Прим. пер.] были открыты, причиняя ему явную боль, поскольку по его окровавленной бритой коже волнами проходила дрожь.
По глупости понадеявшись, что у пса, может быть, отыщется хозяин, я дал объявление в местные газеты. Звонки посыпались как горох, но ни одного не было от давно потерянного хозяина пса. Несколько человек предложили взять его к себе, и я начал составлять список возможных владельцев к тому времени, когда пес выздоровеет.
Вскоре он уже мог есть твердую пищу, и я в панике позвонил своей уборщице Наде с вопросом, чем его кормить: собачью еду западного фабричного производства в Украине было не достать. Пухленькая Надя, выдающаяся собачница, вскоре уже стояла у плиты в моей квартире, творя рагу из картофельного пюре, моркови и рубленой говядины. Она-то и научила меня, у которого никогда в жизни не было домашних питомцев, основам ухода за собаками.
Со временем мой пациент начал ходить, и я отважился выйти с ним на улицу, пронеся его на руках последние двадцать ступенек лестницы. Ковыляя на загипсованных лапах, виляя хвостом, он повсюду вызывал океанскую волну сочувствия. Бабушки на своих балконах качали головами, цокая языками; дети скакали вокруг, спрашивая, не вредно ли будет собачке, если ее погладить; и все до единого владельцы собак притормаживали возле нас, чтобы посоветовать свое любимое домашнее средство для сращивания переломов.
– Яичная скорлупа! – выдохнула одна женщина, которая пробежала за мной полквартала, чтобы сказать эти слова.
Наконец настал день, когда Олег Феодосьевич приехал снимать гипс. Мы поставили пса в ванну, и я держал его, пока доктор срезал повязки.
– Знаете, у собаки должна быть кличка, – заметил он.
– О нет, – ответил я, помахав перед ним списком потенциальных владельцев. – Я не планирую оставлять его у себя. Видите ли, мой образ жизни, постоянные переезды…
Добрый доктор посмотрел на меня и улыбнулся.
Оливье, как я стал называть пса, так никуда от меня и не делся. Он полностью оправился от ран и утопил меня в любви, отплатив в десятикратном размере за мое спонтанное решение в то ужасное пятничное утро. Много дней он отвлекал меня от одиночества, гнева, лени и жадности. Он дарил мне великолепные рассветы над Днепром, знакомил с бесконечным множеством людей в парках, зачаровывал меня на целые часы, пока я наблюдал за его смешными выходками во время игр с четвероногими приятелями. Он покрывал меня слюнявыми поцелуями и согревал сердце громкими приветствиями.
Кто еще тут кого спас, думал я, я его или он меня?!
Спустя два года Оливье исчез из моей жизни так же резко, как и появился. Однажды, играя со своим любимым мохнатым приятелем в парке, он упал, содрогнулся и умер. Последующее вскрытие показало повреждения печени, вдвое увеличенной в размере. У него не было шансов, сказала женщина-врач, еще один специалист сельскохозяйственной академии. У Оливье было полно и других внутренних проблем, добавила она, в результате его нищенской жизни на улицах Киева.
Видя, как я расстроен, она попыталась утешить меня в типично славянской ворчливо-грубоватой манере:
– Знаете, вам не следовало подбирать на улице старого пса. Они слишком болезненны, чтобы жить долго. Это просто не стоит той эмоциональной цены, которую приходится платить.
А как насчет эмоциональных приобретений? – подумал я после ее слов.
Выходя из клиники, я твердо решил никогда не следовать ее совету.
Французский кот
Не так давно я и мой муж Джин путешествовали по Европе. Мы взяли напрокат машину, как делаем всегда, и поехали по сельским дорогам, останавливаясь в гостиницах, стоявших вдали от шумных шоссе. Единственным моментом, который отвлекал меня от чудес этой поездки, была тоска по нашему коту Перри. Я всегда скучаю по нему, когда мы путешествуем, но в этот раз, поскольку нас не было дома больше трех недель, потребность коснуться мягкой шерстки и прижать кота к груди становилась все сильнее. С каждым новым замеченным нами котом это чувство нарастало.
Однажды утром мы находились высоко в горах Франции, укладывали вещи в машину перед возобновлением странствий. К машине, стоявшей по соседству с нашей, подошла пожилая пара. Женщина держала на руках большого сиамского кота и говорила с ним по-французски.
