Фон Эссен с Корниловием после совещания съехали на берег. К трем пополудни их ждали в Офицерском Собрании, а пока можно было осмотреть город - за полвека знакомые улицы и бульвары разительно поменяли облик. Удалившись от Графской пристани, офицеры перестали что-то узнавать, лишь по немногим знакомым зданиям догадываясь, куда их занесло.
Но заблудиться им не дали. Десяти минут не прошло, как пролетку нагнал верхоконный казак.
- Так что, ваши буянют! В кабаке заперлись, патрулю морды понабивали, грозят стрелить, ежели кто к ним сунется! Вы бы их вразумили, вашбродия, пока до беды не дошло!
До беды и правда оставалось совсем недалеко. За полквартала от места происшествия Эссен услышал сухие, резкие щелчки. Он похолодел, живо представив заваленную телами улицу, и пьяного Кобылина, стреляющего по бегущим.
По счастью, летнаб палил в белый свет, как в копеечку, имея задачей не душегубство, а приведение неприятеля в страх Божий. В роли супостата выступал патруль в составе четверых матросиков и седоусого боцмана с линейного корабля «Париж». Морячки попытались изложить офицерам подробности происшествия, но Эссен только отмахнулся. Кобылин, узнав голос командира, пальбу прекратил, отчинил дверь и появился на пороге разгромленного заведения во всем великолепии - форменка разорвана до пупа, физиономия в крови, в руке - дымящийся пистолет. За спины летнаба виднелся Рубахин с кочергой.
История оказалась самой что ни на есть простой. Употребив по две кружки пива, догнавшись «монополькой» и закусив таранькой, «командированные» собрались было уходить, но Рубахин, разогретый казенным хлебным вином, сцепился с владельцем заведения и, по собственному выражению моториста, «заехал ему прямо в бесстыжую харю». На обидчика набросились половые и оказавшиеся рядом кумовья избитого - матросы с фрегата «Сизополь». Виду подавляющего численного перевеса неприятеля (все же не французы какие, или итальяшки - российские матросы, а с ними в кабацкой драке шутки плохи!), Кобылин прибег к крайнему средству - вытащил «парабеллум» и принялся палить в потолок. Противник немедленно отступил, но избитый хозяин позвал на подмогу патруль. Драка вспыхнула с новой силой; дрались уже все со всеми, и Кобылину пришлось выпустить по окнам и полуштофам полный магазин. Это возымело действие - поле боя осталось за авиаторами, а патрульные, оценив безнадежность ситуации, послали за подкреплением.
Эссену нестерпимо хотелось прямо тут же, не сходя с места преступление, раскровенить мерзавцам физиономии. Но сдержался - не хватало еще вытаскивать непутевых унтеров с гарнизонной гауптвахты! Пострадавшим патрульным и хозяину кабака были выданы за обиду наскоро накарябанные расписки на пять рублей каждая; Корнилович поймал извозчика, и они во весь опор понеслись к Графской пристани, где дежурила гичка с крейсера
История этим не закончилась. Доктор Фибих не успел обработать ссадины и раны бузотеров, а к «Алмазу» уже подошел вельбот. Адъютант командира порта передавал распоряжение - отныне нижних чинов и унтер-офицеров «гостей» станут выпускать в город только в сопровождении специально отряженных полицейских чинов. Каковые будут дежурить в караулке на Графской пристани, и как только возникнет надобность - сопроводят в город. Во избежание.
Позор был велик. Тем более, что Зарин и сам понимал: следовало сразу же попросить провожатых, нечего его людям, не знакомым со здешними порядками, напрашиваться на неприятности.
- Ну что, допрыгались, соколики? - продолжал Эссен. - Теперь ахти вам, по срамным девкам да кабакам не побегаете!
Кобылин осторожно шмыгал сломанным носом, Рубахин переминался с ноги на ногу - до того было неловко.
- А вот узнают матросы, из-за кого им теперь, как ворье, под присмотром городовых по городу расхаживать! То-то вас отблагодарят...
Провинившиеся испуганно уставились на лейтенанта. Угроза была нешуточной - виновных в позорище ждала суровая, но заслуженная расправа сотоварищей.
- Да мы, вашбродие, не хотели вовсе! - неуверенно начал Кобылин. Федор честь по чести хотел расплатиться, а тот денег не берет! И вопит, как резаный, будто деньги у нас какие-то... турецкие!
- Так что в точности! - вставил Рубахин. - Я трешницу сую, а он повертел, на свет глянул, да как заголосит - «мошенник, деньги ненастоящие!» А как же они ненастоящие, коли я самолично их у господина ревизора получил? Под роспись? Что мне, терпеть, кады всяка лярва худая срамит?
-А ну-ка, дай сюда свою трешницу! - распорядился Эссен.
Рубахин порылся в кармане и протянул лейтенанту зеленовато-серую с розовым купюру.
Эссен повертел банкноту в руках.
- Болван ты, братец! Оглобля, гузно деревенское, а не авиатор! Смотри, что тут написано?
А что? - не понял моторист. - как надо - так и написано! Что я, трешниц никогда не видел? Да вы не сумлевайтесь, вашбродь, мы и на трешницу-то не нагуляли, все честь-по-чести...
- А ну читай! - взревел фон Эссен.
Рубахин съежился
- Государственный кредитный... - начал он, раздельно выговаривая слова.
- Ниже!
- ...разменивает кредитные биле...
- Еще ниже!
-..Управляющий... вашбродь тут неразборчиво!
- Я те дам «неразборчиво»! - окончательно взъярился фон Эссен. - В самом низу - что написано?
- Так ничего тута нет, тока год значится!
- А какой год, лошак?
- Тыщща девятьсот пятый, вашбродие!
- А тут какой год?
- Верно! - Кобылин хлопнул себя по лбу и скривился от боли в разбитой руке. - Ты, Федька, асигнацию ему дал, а тут таких нет - вот он и полез на рожон!
- Доперло наконец! - буркнул лейтенант. - А я уж боялся, вам окончательно мозги отшибли. Но Арцыбашев хорош - надо было додуматься и выдать такие деньги тем, кто отправляется в город! Непременно с ним побеседую, тоже мне, ревизор... А сами-то куда смотрели?
- Так ить мы не сообразили сразу... - начал оправдываться Рубахин. - Где ж тут дотумкаешь - такой, понимаешь, оборот!
- Должен был дотумкать! - наставительно поднял палец Эссен. - Не пехота, в авиации служишь, а значит живо соображать обязан. Ладно, пошли вон с глаз моих! А ты, Кобылин, ступай-ка снова к доктору Фибиху. Придется замену искать, какой ты наблюдатель с таким глазом?
II
В море возле Одессы.
Ночь, 16-е сентября 1854 г.
капитан-лейтенант Игорь Белых,
позывной «Снарк»
Черноволосый парень с серьгой в ухе старательно налегал на весла. Тоже племянничек, лениво подумал Белых. Они все тут его родственники. Или кумовья. Или знакомцы. Неудивительно - когда занимаешься таким промыслом, без доверия не обойтись. А уж черноморские греки всегда старались держаться друг за друга...
Каплей устроился на корме длинной, выкрашенной в ярко-зеленый цвет шаланды. Весла мерно поскрипывали в уключинах; этому звуку вторили снасти на тонкой мачте, обмотанной парусиной. На носу крупными буквами значилось: «Вера». На редкость оригинальное название; помнится, у Катаева было: «Вера», «Надя», "Ольга"... И непременно чтобы шаланда зеленая...
