— Да, он действительно бросил меня, но я не согласна, что он негодяй. Клив есть Клив, вот и все…
Морган ковырял землю носком сапога.
— Вы меня ставите в тупик, мисс Прескотт. Когда такой прохвост, который заслуживает только смерти… Да если б вы мне дали волю, я бы выгнал этого картежника из каравана к чертям собачьим в первый же день. Нам бы тогда досталось куда меньше неприятностей.
— Он нес свою ношу, мистер Морган. Даже вы признавали это. А насчет того, чтоб выгнать Клива к чертям собачьим… не так-то легко его выгнать, мистер Морган. Кое-какие шайены могли бы вам об этом рассказать.
— Не спорю, он умеет стрелять… но он уехал и бросил вас. Да что он за мужчина после этого?!
— Мистер Морган, всю жизнь я искала себе богатого мужа. Так могу ли я ставить ему в вину, что он ищет богатую жену? Может, мы оба рождены для нищеты — по крайней мере, у меня начинают появляться такие подозрения — но нам обоим это не по вкусу… — Она повернулась к фургону. — Извините, мне надо переодеться.
Он загородил ей дорогу.
— Вы сами-то верите тому, что говорите? Скажите правду.
— Мы с Кливом и пяти минут не прожили бы на одной любви. Вот и вся правда, которую вам надо знать, мистер Морган.
— Тогда, значит, вы ответили на вопрос, который я задавал на протяжении двух тысяч миль. А теперь смотрите. Я владею самым большим ранчо, какое вам видеть доводилось… его за день не объедешь верхом. Рано или поздно эта земля превратится в деньги. Вы говорите, что выглядывали себе богатого мужа. Ну, так вы на него сейчас смотрите!
Лилит смотрела на него, но не видела; у нее перед глазами была она сама, та, прежняя мокрая оборванная девчонка на берегу реки Огайо. Нет, не этого хотела та девчонка — ни палаточного театра, ни предложения Моргана… Она не знала точно, чего так отчаянно хотелось той девчонке, но она знала, что вовсе не этого…
То, что предлагает Морган, — это обеспеченность, убежище от непогоды. Но разве она когда-нибудь просила убежища хоть у одного мужчины? Разве не стояла она всегда на своих ногах, всегда, какие бы ни были трудные времена? Не было в мире человека, которому она осталась должна… кроме — и то самую малость — Лайнуса Ролингза.
«Лайнус, — говорила она себе, — все понимал. Даже когда он отдал свою свободу Еве, он все же предоставил мне возможность стать свободной. Лайнус, лучше чем я сама или кто другой, знал, должно быть, с чем я столкнусь, потому что — пусть в другое время и на другой лад — он сам столкнулся с тем же самым. Лайнус знал, что свободу никогда не купишь задешево. Лайнус понимал меня… ну, что же, а я понимаю Клива».
— Вам ни о чем и думать не придется, только о детишках. Мы можем уехать хоть сейчас… как только вы готовы будете.
Она внезапно» улыбнулась ему — потому что наконец приняла решение. Или оно было принято давным-давно? Откуда знать человеку, когда он что решил?
— Не сейчас, Роджер, — и никогда.
— Да как вы могли сказать такое? — Он не мог поверить. — Вы же ведь сказали… да вы-то сами хоть верите тому, что сказали?
— Слишком долго объяснять. Простите, мне, правда, жаль…
Роджер Морган резко отвернулся и быстро зашагал прочь. Она смотрела ему вслед с легкой грустью, но без сожаления.
— Ну-ну! — У входа в фургон появилась Агата. — Я все слышала! Уж ты не упустишь случая наделать ошибок! Ну, почему я не могу свалять дурочку хоть раз? А?
— Да, конечно, я дура, но я знаю, чего хочу, и на меньшее не соглашусь.
— Надо было нам обеим отстать от каравана в Солт-Лейк-Сити. Конечно среди мормонов приходится делить мужа с другими женщинами, но все-таки у тебя муж есть. — Агата перевела дух. — Ну, и что ты теперь собираешься делать?
Лилит неожиданно рассмеялась.
— Что я собираюсь сделать? А то, что моя сестра сделала. Когда она нашла своего мужчину, у нее хватило ума пойти за ним следом, и она не допустила, чтоб хоть что-то встало у нее на дороге. Ну, что ж, я тоже пойду следом за своим мужчиной, и если он не придет ко мне по доброй воле, уж я найду способ его заставить.
— Ну-у, слава Богу! — Агата уперлась руками в бока. — Наконец-то ты начала шевелить мозгами — в первый раз за все время, что я тебя знаю! Говорю я тебе, мне смотреть тошно было, как ты позволяешь этому Кливу Ван Валену выскользнуть между пальцев, когда он был с потрохами у тебя в руках!
— Да ему только деньги мои нужны были!
— Брось-брось, сама знаешь, что врешь. Может, он и в самом деле так думал, может, и ты в это верила… только я в жизни не видела, чтоб мужчина так смотрел на пачку денег, как он на тебя. Уж я-то жизнь повидала, но от вашей дури меня просто оторопь брала!
— Надеюсь, ему хотелось не только этого!
— Надеешься, а? Глядите, она надеется! Слушай, милочка, поверь мне на слово, если они тебя так хотят, ты можешь радоваться. Всегда успеешь после откормить его, чтобы успокоился. Ни один мужчина не даст себя привязать к коновязи по доброй воле. Ты должна насадить хорошую приманку на крючок, а когда он на эту приманку клюнет, тут уж постарайся, чтоб он чувствовал себя счастливым, чтоб ему с тобой уютно было — и ты его привяжешь крепче, чем цепями. И еще тебе скажу: тот, которого ты таким способом не сможешь удержать, и не стоит того, чтоб его удерживать! Сделай для мужчины домашнюю жизнь легкой, и он от тебя не захочет сбегать — чего ему дергаться, если ты заботишься о том, что ему нужно. Он, может, время от времени подумывает, как бы невзначай сбиться со следа, но ты ему дай понять, что он может это сделать в любую минуту, когда захочет, — если ты такая толковая, как мне кажется, так он никогда и не захочет…
* * *
Колесный пароход «Королева Сакраменто» имел размеры поменьше, чем те суда, что Клив видел на Миссисипи, но пассажиры практически ничем не отличались. Правда, в целом они были одеты чуть попроще и чуть больше выставляли напоказ свои деньги, которых, похоже, у каждого хватало.
На Миссисипи джентльмена можно отличить по одежде… здесь, на Сакраменто, классификация не столь проста. Здесь хорошо одетый человек — это почти наверняка игрок. Исключение составляли попадающиеся изредка бизнесмены из Сан-Франциско или совсем уж случайный путешественник с Востока либо из Европы. А золотоискатели, ранчеры и фермеры одевались в воскресный вариант своей обычной одежды.
Клив Ван Вален посмотрел в свои карты. Перед ним стоял приятного вида столбик золотых монет, на руках была пара тузов и пара десяток. Ему редко везло, но он ухитрялся понемногу выигрывать и без везения, пользуясь своим знанием карт, людей, вероятностей — своей памятью. Он помнил разыгранные карты, помнил, как кто играет с разной картой на руках — на все это память у него была исключительная. Через несколько месяцев после игры он мог точно назвать каждую сдачу, одну за другой; а по прошлому опыту умел оценить, как поведет себя каждый игрок при тех или иных картах.
