Грант латал свою линию фронта, и высота эта была ключевым пунктом. Лайнус продвигался осторожно. Считалось, что высота не занята противником, но он был не из тех, кто рискует попусту.
Он так и не узнал, что заставило противника броситься в атаку. Конфедераты появились из-за деревьев внезапно. Они неслись бегом, со штыками наперевес. Они не кричали, идя в атаку, было тихо, только шуршала трава у них под ногами. Если бы атака началась на несколько минут позже, с более близкой дистанции, она бы закончилась полным уничтожением людей Лайнуса. Но сейчас у них оставалось время.
Опустившись на одно колено, Лайнус скомандовал:
— Огонь!
И, не успел еще отзвучать его крик, как он навел револьвер на грудь высокого солдата с копной пшенично-желтых волос и спустил курок. Солдат упал на колени, а потом повалился лицом вперед на пологий склон.
Вокруг солдаты Лайнуса стреляли вверх вдоль склона по атакующим — хладнокровно, с убийственной меткостью.
Но вот ряды атакующего противника, полыхающие алыми снопами выстрелов, сблизились с его людьми, и несколько кратких минут среди нежной красоты цветущих персиковых деревьев шла жестокая, молчаливая смертельная схватка. Люди падали, окрашивая алой кровью траву под деревьями, их тела ложились на землю, как груды серого компоста. То здесь, то там деревья, сотрясаемые грубыми толчками, роняли на упавших людей розовые лепестки.
Последние лучи заходящего солнца окрасили небо над ними алым и розовым, вокруг под деревьями ежились тени и тянулись чуткими пальцами к умирающим людям.
Лайнус выстрелил раз, потом второй. Вражеский солдат выстрелил в ответ, но промахнулся, потом кинулся, чтобы поразить штыком. Откуда-то сбоку прогремел выстрел, пуля попала в Лайнуса, он ощутил ее удар, но устоял. Солдат со штыком все приближался, и Лайнус выстрелил снова. Он видел, как грудь этого человека залилась красным, но, падая, он метнул свою винтовку, как копье.
Штык воткнулся Лайнусу в грудь на всю длину, пока ствол не уперся в тело, а острый конец прошел насквозь и вылез из спины; а потом тяжесть винтовки потянула его вниз, раздирая грудь.
Лайнус схватился за ветку и повернулся к сержанту Келли.
— Займите высоту, сержант… И удерживайте, пока вас не отзовут.
— Капитан, вы… вы…
— Скажите моей жене… скажите Еве… — у него ослаб голос, он замолк и повалился набок, а штык по-прежнему торчал у него из спины.
Он ощущал запах теплой земли и травы, откуда-то издали донесся зовущий голос, и ему показалось, что это Ева зовет его ужинать.
Он вцепился в траву, стискивая пальцы. Кто-то сказал далеко-далеко:
— Сейчас ты посмотришь на зверя, Лайнус. На зверя!
Лица… так много лиц. Он чувствовал, что чьи-то руки перевернули его на спину. Чей-то голос произнес:
— Крепко его…
— Бриджер, — прозвучал его собственный голос, громко и ясно, — ты старый брехун. Я еще поднимусь… — Его голос перешел в бормотание, сержант, присевший рядом с ним под кустом багрянника, едва разбирал слова. — Это первоклассный мех, — сказал Лайнус, как будто между прочим; а потом грустно: — Ева?.. Ева?..
Рядом с сержантом опустился на колени какой-то солдат.
— Что он говорит?
— Еву зовет. Это его жена, наверное.
— Ну, иногда не жен зовут, — цинично заметил солдат.
Лайнус открыл глаза и внятно сказал:
— Сержант! Высота! — а потом, уже спокойнее: — Вы должны занять холм, сержант.
— Есть, сэр! — Келли вскочил на ноги и побежал вперед, выкрикивая команды.
Лайнус неподвижно лежал на траве. Он был в полном сознании. Кратковременная горячка прошла. Он смотрел на небо, по которому плыли облака, окрашенные последним прикосновением солнца, а потом как будто начал падать, вниз, вниз, вниз, в черную закрученную воронку с водой на дне.
— Вот я и увидел зверя! — сказал он вслух. — Я увидел зверя!
И тут над ним на мгновение возвысилась большая тень. Может, это была тень дерева, но если бы ее увидели чьи-нибудь глаза, она бы выглядела как большой медведь… медведь, который смотрит на него с любопытством и пониманием — ведь к охотнику смерть приходит точно так же, как и к зверю.
А выше него и на двести ярдов дальше припал к земле сержант Келли. Он занял холм. Люди старательно устраивали оборонительную линию вокруг вершины, каждый выкапывал для себя узкую траншею. Сержант беспокоился — все ли он сделал, что мог? Что еще сделал бы Лайнус? Его не тревожили люди — его тревожил он сам, потому что нет ноши тяжелее, чем ноша командира.
* * *
В зале собраний Шайло при свечах и фонарях работали хирурги. Вокруг лежали раненые, умирающие и умершие, беспорядочно, на полу, на койках, на скамьях. В полумраке, пропахшем хлороформом, кричали люди.
Хирурги работали в тихом отчаянии — спасали жизнь одному, беспомощно глядя, как умирает другой, кому-то сохраняли руку или ногу, кому-то ампутировали. Всюду были кровь и ужас, сумрак наполняли дрожащие крики боли, мучительные слезы людей, которые больше никогда не. смогут ходить или видеть.
Санитары сбросили тело Лайнуса Ролингза с носилок на один из залитых кровью столов. Хирург приподнял ему веко и покачал головой.
— Напрасно тратили время, ребята.
Носильщики скатили тело со стола, и на его место немедленно легло следующее.
Всю ночь команды с фонарями обыскивали поле у Шайло — собирали раненых, перебирали груды исковерканных тел в поисках тех, кто, может быть, еще не умер, и тех, кого можно хотя бы опознать. Кое-где тела лежали на траве в диковинных позах поодиночке, в других местах — кучками, как мусор, выброшенный водой на пологий берег.
Люди с фонарями искали и рассматривали мертвых — каждый, как мудрец — Диоген, ищущий со своим фонарем одного честного человека среди многих… Ныне все они честные люди. То здесь, то там они находили ценности, письма, оружие, еще пригодное к употреблению, или другое имущество. Что-то из находок будет отослано домой родственникам, что-то останется в кармане у нашедшего…
Время от времени они покрикивали, блуждая среди этих людских обломков:
— Есть кто-нибудь из Двенадцатого мичиганского? Тридцать шестого индианского? Есть кто из снайперов Берджа? Шестнадцатый висконсинский, отзовись!
Их выкрики сливались в панихиду по усопшим, но один за другим фонари исчезали, по мере того как бродивших там людей утомляло это неблагодарное занятие.
И все же их голоса не всегда оставались неуслышанными. Зеб Ролингз услышал их и медленно, опираясь на одну — здоровую — руку, с трудом сел. Какое-то время он озирался в смятении. Было темно, холодно… и что-то не в порядке с рукой… или с плечом.
Он поискал свою винтовку — она исчезла. Все, что у него осталось, — это штык и фляга. Ухватившись за дерево, он подтянулся и встал на ноги, глядя, как люди с фонарями исполняли свой жуткий балет среди мертвых. Он слышал их зовущие голоса и изредка слабые ответы. Неподалеку печальный голос кричал в темноте:
