Он привязал каноэ, а когда выпрямился, то увидел, что рядом со вторым мужчиной стоит девушка. Она была тоненькая, но этак красиво округленная, и осанка такая… уверенная, гордая — это ему понравилось… она напоминала молодую олениху на краю поляны.
— Мне никогда не доводилось видеть бобровый мех, мистер Ролингз, — сказала Ева. — Вы не могли бы показать мне одну из ваших шкурок?
— Ну-у, мэм, в таком случае…
Он встал на колени на краю плота, отвязал сыромятные ремешки, которые держали попону из оленьих кож, и вытащил из-под нее бобровую шкурку. Мех был густой, коричневый, блестящий. Когда Лайнус выпрямился и протянул шкурку Еве, она в первый раз поняла, какой он высокий.
В его лице просвечивал добродушный, слегка подтрунивающий юморок — и это ей сразу понравилось, но была в нем и какая-то хладнокровная, спокойная сила-такой она раньше не видела ни в ком.
— Какой мягкий, — сказала Ева, — вот уж действительно мягкий!..
— Это первосортная шкурка.
— А мы боялись, что вы окажетесь пиратом, — сказал Харви. — Нам про них столько наговорили…
— Проходите, поужинаем, — добавил Прескотт, — да и познакомимся. Нам будет здорово интересно послушать рассказы про западный край.
Ева протянула шкурку Лайнусу, но он мягко оттолкнул ее обратно.
— Это подарок. Оставьте ее себе, мэм.
Слишком ошеломленная, чтобы поблагодарить его, она стояла, прижимая мех к щеке, и смотрела, как он идет к костру рядом с ее отцом — высокий, сухой…
Рядом появилась Лилит.
— Здорово! — прошептала она. — Ты времени даром не теряешь! Это что, тот самый охотник, из-за которого у тебя мозги набекрень? Только сдается мне, на Востоке его ждут жена и шестеро детишек.
Сэм вернулся из-под дерева и подошел к костру. Лайнус поднял на него глаза.
— Из тебя выйдет толк. Осторожность всегда окупается.
Сэм покраснел — смущенно и гордо.
— Мистер, отличная у вас винтовка… Вы добирались до гор с сияющими… снежными вершинами?
— Я там жил. Я четырнадцать лет, как из дому.
Он сел, скрестив ноги по-турецки, чуть в стороне от костра и взял тарелку, которую подала ему Ребекка Прескотт. Затем пришли все Харви, принесли свои кастрюли, чайники и поставили их к огню.
— Как там земля, на западе, — спросил Харви, — хороша она для фермерства?
— Ну, я в этом не разбираюсь, но, полагаю, некоторые места хороши. Сложность в том, что люди на востоке двести лет учились, как осваивать лесистые места, а когда увидели равнинные степи, тут же объявили их пустыней. А на самом деле — ничего подобного. Просто там жить по-другому надо, вот и все.
Он очистил тарелку и с удовольствием принял добавку. Лилит взяла аккордеон и начала играть «Хочу быть одиноким». Играла она потихоньку, чтобы не мешать разговору.
— Вы припозднились в дороге, — заметил Харви.
— Не терпится добраться до Питтсбурга. Много лет уже не видел большого города, охота малость погулять.
— А эти горы, там, далеко, они что, и вправду такие высокие, как говорят? — спросил Сэм.
— Ну, насчет этого… — Лайнус задумчиво сдвинул брови и очистил тарелку, — если по чести… точно не могу сказать. Мы с Джимом Бриджером
[20]
вдвоем… полезли мы, значит, как-то на махонький такой пригорочек, так, вроде как подножие горы. Тогда только-только июнь начинался. Где-то около середины июля мы уже подобрались довольно близко к настоящим горам — как вдруг встречаем парня с красивыми белыми крыльями и с арфой в руках. «Джим, — говорю я Бриджеру, — что-то мне не нравится, как этот парень на нас глядит». Посмотрел Джим — и отвечает: «Да и мне тоже». Ну, мы тут же развернулись на месте — и задали драпака… так что я и по сей день не могу точно сказать, какой высоты эти горы.
Наступило молчание. Зебулон откашлялся, прочищая горло, но, прежде чем он успел что-то произнести, Ребекка сказала:
— Ну, Зебулон, а ты помолчи. Хватит в компании и одного брехуна.
Лайнус передал свою тарелку Ребекке, она, не спрашивая, наполнила ее снова, и Лайнус сказал:
— Спасибо, мэм. Здорово вкусно.
— А что вы еще сказать можете? — отрывисто бросила она. — Вы ведь уже две тарелки умяли.
— Конечно, нажираться на пустой желудок — вредно для здоровья, мэм, только я не могу припомнить, чтоб когда-нибудь ел чего вкуснее.
Зебулон поднялся на ноги.
— Спать пора… мы утром поднимемся рано. Позавтракаете с нами, мистер Ролингз?
— Спасибо, мистер Прескотт, но временами я с постели подхватываюсь, будто силой что поднимает, и тут же в дорогу. К восходу солнца уже могу быть черт знает где… Так что спокойной ночи.
Лайнус Ролингз взял винтовку и пошел прочь от костра. Отойдя немного, оглянулся, чтобы запомнить, как что расположено в лагере. Неохотно признал, что эти новички разбили лагерь разумно, а когда заметил, что Сэм Прескотт устраивается сторожить, повернулся и пошел к своему каноэ.
Его внимание привлекло какое-то движение под деревом, он присмотрелся и увидел, что это Ева Прескотт— опустившись на колени, она расправляла одеяла, постепенные поверх куч и аккуратно нарезанных веток. В тусклом свете, доходящем от костра, можно было разглядеть на одеялах индейский рисунок.
— Кажется, это мои одеяла.
— Ваши.
— Тогда я малость не понял. Это кому будет постель?
— Вам.
— И вы все эти ветки нарезали?
— Хватит их? — обеспокоенно спросила она. — Мне раньше не приходилось делать подстилку из веток…
— Вы все хорошо сделали. — Он посмотрел на нее с сомнением. — Но зачем? Зачем вы это сделали? Уж не думаете ли вы, что должны со мной расплатиться за ту бобровую шкурку?
Она поднялась на ноги легко и изящно, не хуже любой индейской девушки.
— Это не очень… не особенно вежливо спрашивать у девушки, зачем она что-то делает.
— Манеры у меня не особенно тонкие, мэм. Мне уж довольно давно не приходилось про них вспоминать. — Он аккуратно положил винтовку на ветки — так, чтобы она была под рукой. — Спасибо вам, мэм, и доброй ночи.
Она не двинулась с места.
— Скажите, индейские девушки — красивые?
— Некоторые — да… некоторые — не очень… Ну, это зависит от того, как давно ты в последний раз видел белых девушек. А они, сдается мне, становятся чем дальше, тем красивее.
— И давно вы в последний раз видели белую девушку?
Лайнус держался настороженно. Слишком опытный он был траппер, чтоб не чуять опасность…
