Отметим, факт насильственного овладения троном все же терзал душу императрицы, лишал ее спокойствия, когда шорох казался ей раскатом грома, державшим ее в напряжении. Даже почти три года спустя после переворота, в апреле 1765 г., французский дипломат доносил в Париж: «Малейший вид чего-нибудь опасного страшил … императрицу. Но она часто пугается того, в чем нет ни малейшей тени вероятия».
У Екатерины были основания для опасения. Переворот в ее пользу вселил надежду у Брауншвейгской фамилии посадить на трон Ивана, о чем свидетельствует обнаруженный А. С. Мыльниковым в архиве «Проект осуществления скорого возвращения на русский трон его императорского величества Ивана, которое в нынешних обстоятельствах может быть осуществлено без больших затрат для Брауншвейгского дома с помощью Франции таким образом, что никто, кроме самой Франции, не окажется в убытке». В Петербурге не прекращались слухи о якобы готовящемся перевороте то в пользу Ивана Антоновича, то в пользу сына Петра III Павла. Французский посол, по словам Герцена, доносил: «Что за зрелище для народа, когда он спокойно обдумает, с одной стороны, как внук Петр I был свергнут с престола и потом убит, с другой — как правнук царя Иоанна увязает в оковах, в то время как ангальтская принцесса овладевает наследственной короной, начиная цареубийством свое собственное царствование».
О том, в каком напряженном состоянии жила Екатерина, свидетельствуют один за другим заговоры, хотя и не создававшие для нее смертельной опасности, но заставлявшие тревожиться за свою судьбу: заговоры Хрущова-Гурьева, Федора Хитрова.
Последнее испытание, выпавшее на ее долю, произошло в 1764 г. и было связано с делом Мировича и гибелью последнего претендента на трон — шлиссельбургского узника Иоанна Антоновича.
Заключение
А. С. Мыльников предваряет свой труд общей оценкой Петра III: «Это самодержец великий государь и император Всероссийский Петр Федорович». Далее он приводит утвердившиеся в дореволюционной и советской историографии оценки личности Петра III и его шестимесячного царствования: «тупоумный солдафон», «ограниченный самодур», «холуй Фридриха II», «ненавистник всего русского» и даже «хронический пьяница», «идиот», «неспособный супруг» Екатерины II.
Несколько страниц спустя автор дополнил перечень негативных свойств натуры Петра III, которые кочуют из одного сочинения в другое. Петр Федорович увлекался кукольным театром, дрессировал собак, играл в солдатики, возился с дворцовой прислугой, а по ночам вместо исполнения супружеских обязанностей заставлял неутешную Екатерину забавляться с ним куклами. Как, уже будучи императором, он предавался беспробудному пьянству и курению; походя, не понимая, что делает, подписывал подсовываемые законы и слепо преклонялся перед Фридрихом II, находился под гипнозом одной навязчивой идеи — «как бы получше предать бы государственные интересы России».
А. С. Мыльникову надлежало опровергнуть оценки «традиционалистов». Надобно было доказать, что Петр Федорович не был «тупоумным солдафоном», с детства упоенно увлекавшимся экзерцициями, не был он и «ограниченным самодуром», а являлся уравновешенным монархом, ошибочно его называли и «холуем Фридриха II», так как он осуществлял внешнюю политику не в интересах прусского короля, а в национальных интересах России, что мнение о том, что император был «хроническим пьяницей», не соответствует действительности, что его зря зачислили в «неспособного супруга» Екатерины II, на самом деле, его следует считать образцовым семьянином, что он не являлся ненавистником всего русского, а, напротив, был истинно русским императором, радевшим не о Голштинии, а о России и ее подданных, что начавшееся «онемечивание» России отсутствовало. Доказательство несостоятельности перечисленных оценок Петра III так называемыми «традиционалистами» является единственным способом убедить читателя в ошибочности взглядов и оценок императора, принадлежавших таким корифеям отечественной историографии, как С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, М. М. Богословский, С. Ф. Платонов, В. А. Бильбасов, Н. Н. Фирсов и другие.
Между тем автор книги о Петре III не вступил в полемику со своими предшественниками, а воспользовался тремя несостоятельными в научном плане приемами доказательства того, что все предшественники ошибались, а его, Мыльникова, оценки являются единственно правильными. Первый из них состоял в том, что А. С. Мыльников предпочел идти параллельным курсом, руководствуясь поговоркой: «Бог — свое, а черт — свое». Второй его промах состоит в произвольном выборе использованных им источников: неугодные ему показания, которые противоречили его концепции, он либо игнорировал (свидетельства иностранных дипломатов), либо, сообщая о них, не давал им надлежащих оценок. Автор вместо выяснения достоверности сообщаемых мемуаристом сведений о наследнике престола, а затем императоре, занялся установлением побудительных мотивов создания им мемуаров. Например, он дезавуирует показания «Записок» Екатерины II на том основании, что императрица не относится к числу объективных мемуаристов, она взялась за перо с единственной целью оправдать совершенный ею переворот.
Цель написания мемуаров бесспорна, но Екатерина не была бы Екатериной II, если бы встала на путь фальсификации событий — что достаточно наличия в ее «Записках» пары недостоверных фактов, как ее воспоминания утратят всякую силу и, следовательно, не выполнят возлагаемые на них надежды. Беру на себя смелость утверждать, что субъективность мемуаров императрицы выражена не в искажении фактов, а в их избирательности — Екатерина лишь в первый год знакомства с будущим супругом и в течение нескольких месяцев супружеской жизни сообщает положительные свойства натуры Петра Федоровича, а в течение остальных полутора десятилетий она не обнаружила ничего, что заслуживает благожелательной оценки, причем мемуаристка всегда ограничивается изложением фактов, уклоняясь при этом от их оценки, возлагая эту обязанность на читателей ее воспоминаний.
Еще более уязвимо отношение автора монографии «Петр III» к «Запискам» известного мемуариста второй половины XVIII — первой трети XIX в. А. Т. Болотова. А. С. Мыльников вместо того, чтобы доказать недостоверность сообщенных им фактов, предпринял попытку выяснить побудительные мотивы негативного отношения мемуариста к Петру III. А. Т. Болотов якобы резко отрицательно отзывался о Петре III с целью угодить фавориту Екатерины Григорию Орлову, с которым когда-то вместе служил в Кенигсберге.
В некоторых случаях автор приводит свидетельства мемуаристов, но не дает им оценок, характеризующих личность Петра III. Он, например, бесстрастно цитирует текст из «Записок» А. Т. Болотова, за сочинением которого прочно утвердилась репутация достоверного источника, об увлечении императора горячительными напитками, но держит читателя в неведении, был ли Петр III хроническим пьяницей.
А. С. Мыльников неоднократно извещает читателя о том, что Петр III был поклонником Фридриха II, но в его сочинении бесполезно искать оценки, во что это преклонение обошлось национальным интересам России. Более того, он даже предпринял попытку доказать правомерность возвращения Фридриху II территорий, завоеванных потом и кровью русских солдат и офицеров, — дескать, Россия не имела с Восточной Пруссией общих границ и включение в ее состав этой территории легло бы тяжким бременем на Россию. На секунду согласимся с этим своеобразным объяснением, но у России существовал еще один способ компенсировать финансовые и людские потери во время Семилетней войны: взысканием контрибуции.
