Записка констатирует, но не объясняет причин беспокойства и нервозности двух дипломатов. Скорее всего, они тоже в своих донесениях давали не лучшие оценки поведению на троне императрицы и, опасаясь, что их депеши расшифрованы, находились в напряженном ожидании неприятностей.
Шетарди везли день и ночь до русской границы, лишив его возможности заглянуть в свой дом в Петербурге, в котором перед выездом в Москву была оставлена основная часть его имущества.
Бестужев торжествовал победу. Вместе с ним торжествовала успех и английская дипломатия, приписывавшая себе достигнутое. Посол Тируоли на радостях извещал лорда Картерета 15 июля 1744 года: «Наша главнейшая цель теперь озаботиться, чтобы удар, нанесенный французским интересам высылкой Шетарди, повлек за собой полный разгром всей партии, особенно же устранение Лестока и Брюммера».
Действительно, торжество Бестужева не ограничилось изгнанием из России маркиза Шетарди — ему удалось одолеть еще двух своих противников: княгиню Анхальт-Цербстскую Иоганну-Елизавету, приехавшую в Россию вместе с дочерью, будущей супругой великого князя Петра Федоровича, и гофмаршала великого князя О. Ф. Брюммера, действовавшего заодно с княгиней.
Прибыв в Москву 9 февраля 1745 года, княгиня включилась в интриги соперничавших группировок, присоединившись к «партии» противников Бестужева. Еще будучи в Берлине, она в знак благодарности Фридриху II, посоветовавшему Елизавете Петровне остановить выбор невесты для великого князя на принцессе Анхальт-Цербстской, княгиня обязалась содействовать прусскому королю в его попытках заключить союз с Россией. «Я много рассчитываю на помощь княгини Цербстской», — писал король.
Княгиня стремилась оправдать надежды короля, но действовала столь неуклюже и прямолинейно, что вызвала подозрение не только Бестужева, но и императрицы. Не соблюдая осторожности, княгиня немедленно вступила в контакт с Мардефельдом и вела интенсивную переписку с королем, не учитывая того, что содержание ее писем становилось известно как вице-канцлеру, так и императрице. Елизавета Петровна была в курсе поступков матери невесты и летом 1745 года «изволила указать корреспонденции принцессы Цербстской секретно открывать и рассматривать, а буде что предосудительное», то не останавливаться перед высылкой ее из страны.
Выдворение княгини из России могло вызвать скандал и нанести ущерб престижу двора императрицы. Поэтому решили действовать аккуратно. Императрица, например, дала понять своей будущей родственнице, что она недовольна ее поведением: под разными предлогами отказала ей в просьбе пригласить ее супруга на свадьбу дочери и наградить его орденом.
Самый безобидный способ удаления княгини из России состоял в ускорении сроков свадьбы. Она состоялась не в сентябре, как намечалось ранее, а 21 августа 1745 года, когда жители Петербурга были извещены о начале торжества пушечными залпами. Свадьба отличалась небывалой пышностью, торжества продолжались десять дней и сопровождались фейерверками, балами, маскарадами, обедами и ужинами. Населению столицы запомнился один эпизод — 30 августа на Неву был в последний раз спущен «дедушка» русского флота — ботик Петра Великого, к этому времени настолько обветшавший, что его водрузили на специальный паром.
28 сентября княгиня выехала из Петербурга. Горькую пилюлю подсластили щедрыми подарками — от императрицы она получила 50 тысяч рублей деньгами и два сундука с китайскими товарами. В то же время она должна была выполнить неприятное для нее поручение: ее обязали вручить королю Фридриху II письмо императрицы с требованием отозвать из России посла Мардефельда.
Противники Бестужева понесли еще одну потерю: О. Ф. Брюммер лишился должности обер-гофмаршала Петра Федоровича, а следовательно, и влияния в малом дворе. О степени его близости к княгине можно судить по словам в одном из писем: «Я думаю дни и ночи, нельзя ли сделать что-нибудь блистательное в пользу вашей светлости».
Вслед за княгиней Анхальт-Цербстской Россию должен был покинуть еще один неприятель Бестужева — граф Брюммер. Этот типичный солдафон был назначен воспитателем оказавшегося сиротой племянника Елизаветы Петровны, будущего императора России Петра Федоровича. Не владея педагогическими навыками, Брюммер считал главным средством влияния на воспитанника страх быть наказанным. За всякую провинность, даже мелкую, воспитатель наказывал ребенка-герцога: заставлял стоять на коленях на горохе, привязывал к столу или к печи, сек розгами и хлыстом и даже морил голодом. В результате будущий император России рос хилым и нервным ребенком.
О том, что воспитатель не питал нежных чувств к воспитаннику, свидетельствует и его высказанное вгорячах циничное заявление ребенку: «Я вас так велю сечь, что собаки кровь лизать будут; как бы я был рад, если б вы сейчас же издохли».
Как уже говорилось, заняв трон, Елизавета Петровна немедленно вызвала тринадцатилетнего Карла-Петра-Ульриха в Россию. Вместе с ним в феврале прибыл и гофмаршал герцога Голштинского граф О. Ф. Брюммер. Наследник повзрослел, а главное, почувствовал защиту в лице тетушки. Между тем Брюммер руководствовался прежними приемами воспитания: правда, от наказаний он воздерживался, но грубости себе позволял. Однажды дело дошло до того, что Брюммер бросился на Петра с кулаками, и тот влез на подоконник, чтобы позвать на помощь часового. Присутствовавший при этой сцене воспитатель Петра Я. Штелин уговорил Петра отказаться от призыва о помощи, поскольку подобный поступок неблагоприятно отразился бы на репутации двора. Разгневанный Петр побежал за шпагой и заявил Брюммеру: «Если ты еще раз посмеешь броситься на меня, я проколю тебя шпагой».
Эпизод еще более обострил отношения между воспитателем и Петром, но на недоброжелательное к нему отношение двора решающее влияние оказало участие Брюммера в интригах против внешнеполитического курса Бестужева: вместе с матерью невесты будущего императора он позволил себе то, что осудило бы любое суверенное государство, — успел подружиться с Шетарди и Лестоком и действовал в пользу прусского короля, то есть оказался в лагере, враждебном Бестужеву.
Услуга Бестужева была наконец оценена императрицей: указом 15 июля 1744 года Алексей Петрович был провозглашен канцлером с пожалованием ему дома Остермана, а его противники наказаны — мать принцессы Екатерины Алексеевны выслана из России, а воспитатель наследника престола Петра Федоровича Брюммер удален от великого князя. М. И. Воронцов, тогда еще приятель Бестужева, получил должность вице-канцлера.
Гнев императрицы в адрес маркиза Шетарди можно было бы отнести на счет вспышки ярости, вызванной несправедливым наветом, клеветой злопыхателя, враждебно к ней настроенного. Беда российской императрицы и ее подданных как раз и состояла в том, что в оценках ее поведения на троне нет ничего клеветнического, что они соответствовали действительности и подтверждаются показаниями многочисленных источников — как иностранных, так и отечественного происхождения. Читаем донесения саксонского посланника Пецольда за 1743 год: «Государыня почти занята приготовлением к коронации и на государственные дела обращает мало внимания. Бестужев рассказывал, что он был бы очень рад, если бы она уделяла этим делам хотя бы 4 часа в неделю».
