– Вернусь через пятнадцать минут. Не могу же я отпустить их одних! Это ведь мои кореши, блин!
Опять же уместно напомнить, что он белый мужчина англиканского вероисповедания, а его «кореши» – два убогих азиата с плохими навыками общения.
– Ну ладно. Люблю тебя, – пожала я плечами.
– До скорого, детка! – Он ухмыльнулся и поскакал в сторону лифта.
Я же вернулась в разгромленную, точно после стихийного бедствия, квартиру и начала собирать мусор и мыть тарелки. Через сорок пять минут я уже начала беспокоиться за Джеймса. И отправила сообщение маме.
Как выяснилось позднее, мама как в воду глядела. Не могу сказать точно, что именно случилось в ту снежную ночь, но вскоре после этого Джеймс со мной порвал и сошелся с Битой.
Вот такие дела. Мама в очередной раз оказалась права, а черный юмор, сквозивший в ее шутках, был той правдой жизни, на которой и были основаны ее избитые фразы насчет отношений между полами.
И хотя я не одобряю мамин излюбленный метод удерживать возле себя мужчину – заковывать его причиндалы в пояс верности, – честно признаюсь, что была слишком наивной и доверчивой. Мужчины получили воспитание в системе, где выражения типа «трахай все, что шевелится» или «держи свою сучку на коротком поводке» всегда встречают одобрительным хохотком и крепким мужским рукопожатием. А женщин при этом обычно спрашивают: «Почему ты ведешь себя как ревнивая стерва?» или «У тебя что, месячные?». Я знаю, мама готова дать прямо по морде каждому идиоту, продвигающему это дерьмо, своим здоровым мясистым фаллоимитатором, однако она просто старается помочь мне ориентироваться в мире, где сексизм действительно существует. Чисто формально мой бывший парень выглядел шикарно: отличное образование, достойная работа, хорошая семья. А реально: кошмарный ужас. И я из своего опыта поняла: несмотря на то что из всякого правила имеются исключения, мой бывший, к сожалению, оказался правилом.
Похоже, мораль этой истории такова: говори вкрадчиво, но держи большой фаллоимитатор наготове.
Кастратор
Если бы моя мама была супергероем, ее тайным вторым «я» был бы Кастратор: днем она режиссер на телевидении и заботливая мамочка, а ночью – защитница женщин и детей. Ее сверхспособности помогали бы ей принимать любое обличье, неотразимое для сексуальных маньяков, а затем она использовала бы свою суперсилу, чтобы вытрясти из них все дерьмо. Ее фирменным знаком был бы кроваво-красный ноготь, превращающийся в острое лезвие, которым она кастрировала бы насильников и растлителей детей.
Однако моя мама не супергерой, и она еще никогда в жизни никого не кастрировала (насколько мне известно), однако, совсем как у любого супергероя, у нее есть своя темная предыстория, которой и объясняется ее чрезмерная забота о моей безопасности.
Ей было десять лет, когда жилец из их дома попытался облапить ее в лифте. Но мама, будучи моей мамой и следуя советам моей бабушки, хорошенько врезала ему по яйцам и заорала: «А НУ-КА ОТВАЛИ ОТ МЕНЯ!» – и выскочила из лифта на следующем этаже.
Не будем уж слишком углубляться в фрейдизм, но, по-моему, именно этот жизненный опыт во многом и сформировал ее родительский стиль, а именно заставил заняться постоянным выискиванием сексуальных маньяков.
Как только я появилась из ее матки, буквально все вокруг попали под подозрение. Медбрату в родильном отделении, который собирался меня выкупать, было строго сказано: «ОТОЙДИ! Я сама все сделаю». Хочу напомнить, что мама тогда лежала на операционном столе и ее зашивали после кесарева сечения. Дальше – больше! Подарком к моему окончанию школы стал свисток от насильника. А когда я уехала в колледж, мама начала мне присылать уже не свистки, а сирены.
После колледжа я поселилась в Нью-Йорке, и главным маминым оружием моей защиты стали средства индивидуальной защиты: куботаны
[29], ножи, замаскированные под расчески, ярко-розовые перцовые баллончики. И не перечислить всего того, чем снабжала меня мама, заставляя носить в сумочке. В мамино оправдание хочу сказать, что однажды я действительно натерпелась страху, когда шла от метро к себе домой. Какой-то алкаш крикнул мне: «Я отымею тебя в рот, сучка!» А когда я не откликнулась на его призыв заняться оральным сексом, он швырнул в меня банкой из-под пива. Но опять же, он был в дымину пьяный, и банка попала в почтовый ящик на три фута левее меня.
И при всем том, что я наверняка получила бы моральное удовлетворение, глядя, как он корчится в конвульсиях от струи «мейса», если бы у меня были с собой мамины средства защиты, все это было бы чревато тюремным сроком за превышение необходимой самообороны. И хотя я не поддерживаю мамину святую уверенность, что всех насильников и педофилов следует публично кастрировать на Таймс-сквер, а затем заставлять их съедать собственные яйца, меня до сих пор напрягают свист и улюлюканье в спину и повседневные сексуальные домогательства, которые я, как женщина, вынуждена молча терпеть. И пусть я спокойно игнорирую все эти «Улыбнитесь, мисс», «Черт, ну и жопа!» и «Эй, сахарные сиськи, хочешь пососать кое-что сладенькое?» – в глубине души мне хочется содрать ржавым гвоздем кожу с ваших членов. Итак, 1) заставлять человека копить в себе ярость – возможно, не самая хорошая идея, и 2) по-моему, я начинаю походить на свою маму.
Ну а кроме того, все три района Нью-Йорка, в которых я жила, были абсолютно безопасными. И, несмотря на то что мама искренне верила, будто управление исполнения наказаний штата Нью-Йорк выпускает на свободу всех сексуальных маньяков прямо в нашем доме, меня ее сказки никогда особенно не пугали.
И вот в один из уик-эндов мама приехала ко мне из Нью-Джерси, и я повела ее на ланч в кофейню. В перерыве между пережевыванием капусты и жалобами на хипстеров, подающих на стол сельтерскую в стеклянных банках Мейсона, мама спросила:
– Итак, а где перцовый баллончик, который я тебе послала?
– Э-э-э… – Я виновато потупилась.
– Прошу прощения, но хотелось бы увидеть присланный тебе перцовый баллончик, который ты обещала всегда иметь при себе в сумочке.
– Мама, я не собираюсь играть с тобой в эти игры. Прекрати! Ешь свой ланч.
– Ты хочешь сказать, что каждый день ходишь по этому городу вообще без всяких средств индивидуальной защиты, да?!
– Мама, тише! – Я обвела глазами обеденный зал; посетители уже начали таращиться на нас.
Тогда мама еще больше повысила голос, уже явно работая на публику:
