В 1722 году группа промышленников обратилась к Петру Великому, отправлявшемуся в Персидский поход, с просьбой не возвращать овладевших мастерством беглых крестьян, работавших на мануфактурах, их законным владельцам. Без этих мастеровых, заявляли владельцы мануфактур, «промяться не можно», на предприятиях прекратится работа. Петр I распорядился мастеровых из числа беглых оставить «впредь до указу», но указа не последовало. Следующий указ о закрепощении мастеровых относится к 1732–1733 годам, когда была проведена перепись занятых на мануфактурах мастеровых и работных людей, тоже разрешивший промышленникам не возвращать их владельцам. Указ 7 января 1736 года навечно закрепощает за предприятием не только беглых крестьян и посадских, но и членов их семейств. В итоге предприятие стало обслуживаться так называемыми вечноотданными: бывшие наемные работники стали крепостными. Только в легкой промышленности вечноотданными работниками значилось 12,5 тысячи мужчин и 5499 женщин. На казенных заводах главным источником комплектования рабочей силы были рекруты, составлявшие 65 % контингента работников, а вечноотданные составляли только 28 %.
Еще одна группа рабочих комплектовалась из числа купленных к заводам крепостных крестьян. По указу 1721 года промышленникам разрешалось по установленным правительством нормам покупать крепостных крестьян к полотняным и суконным станам в легкой промышленности, к доменным печам и молотовым, ковавшим железо в металлургии. Формально они являлись принадлежностью мануфактуры: промышленнику разрешалось их продавать только вместе с предприятием.
Право покупки крепостных являлось привлекательной приманкой для купцов, стимулировало их интерес к производству, ибо перед ними маячила возможность стать такими же помещиками, как и дворяне.
Наконец, еще один источник принудительного труда, распространенный в уральской металлургии, состоял в приписке государственных крестьян к казенным и частным заводам. Труд приписных крестьян использовался не на самих заводах, а преимущественно на заготовке древесного угля, на котором в то время работала металлургия. Приписных крестьян обязывали отрабатывать сумму причитавшегося с них налога на заготовке угля, причем оплата их труда была ниже рыночной в два-три раза. Соответственно ниже была и производительность их труда, что отмечал А. И. Остерман: приписной крестьянин «с такой леностью работает, что он в три дня то не сделает, что в один день сделать возможно, а ему все три дня работы зачитается, и потому оная и дорого становится».
Появление в России такой своеобразной формы производства, как крепостная мануфактура, сочетавшей в себе рыночные отношения с барщинным хозяйством помещика, явилось объективной необходимостью развития крепостного права вширь и вглубь и не зависело от воли ни Петра Великого, ни его преемников.
Примечательно, что бироновщина менее всего сказалась на развитии промышленности. Рост ее заметен как в металлургии, так и в прочих отраслях крупного производства. Чтобы убедиться в этом, достаточно привести данные о выплавке чугуна: в 1730 году она составляла 633 тысячи пудов, а через десятилетие — в 1740 году — достигла 1068 тысяч пудов, то есть увеличилась почти в 1,7 раза
[205]. За это же десятилетие выплавка меди возросла только на казенных заводах в полтора раза — с 10 119 до 15 286 пудов.
Столь же значительный рост прослеживается и в легкой промышленности (полотняной, суконной и шелковой). В 1725 году в трех названных отраслях текстильного производства действовало 39 предприятий, а в 1745 году их стало 71
[206].
Успехи легко объяснимы: мануфактурная промышленность функционировала в соответствии с нормами, установленными Берг-привилегией 1719 года и регламентом Мануфактур-коллегии 1723 года, предоставлявшими промышленникам существенные льготы. Бироновщина задела только одну отрасль промышленности — черную металлургию, причем на исходе своего существования — грабеж казны был приостановлен в результате кончины императрицы. Что касается внешней торговли, то ей бироновщина нанесла урон, хотя и не вызвавший остановки, но замедливший ее рост.
Глава X
Свара среди духовенства
В деятельности Русской православной церкви в царствование Анны Иоанновны, с одной стороны, прослеживается политика Петра Великого, а с другой — отчетливо видны черты, свойственные бироновщине. Это особенно заметно на судьбе земельных владений духовенства и на схватке с противниками церковной реформы Петра I.
Земельные богатства церкви, преимущественно монастырей, издавна являлись предметом вожделений светской власти. Но в XVII веке государство не решилось на крутые меры и ограничилось запрещением монастырям принимать вклады на помин души, а также вклады от постригшихся в монахи светских землевладельцев. Наблюдалось стремление светской власти ограничить независимость церкви. Еще в 1650 году для управления монастырями, епархиями и населением принадлежавших им вотчин, а также сбора налогов был учрежден Монастырский приказ. До его образования церковные и монастырские власти разбирали и судили мелкие преступления и тяжбы, оставляя правительственным учреждениям суд по тяжким уголовным делам (разбои, убийства). Церковные и монастырские власти не только определяли меру наказания, но и осуществляли его, подвергая виновных штрафу, истязаниям и тюремному заключению. Существование Монастырского приказа ограничивало власть духовенства над зависимым от него населением, и духовенство настойчиво домогалось его упразднения. Не случайно патриарх Никон называл Уложение 1649 года, определившее церковную реформу, «проклятой книгой». В конечном счете духовенство добилось ликвидации в 1677 году Монастырского приказа, однако Петр Великий в 1701 году восстановил Монастырский приказ, но с иной компетенцией, еще более ущемлявшей права духовенства. Теперь суд и расправа по всем без исключения преступлениям осуществлялись государственным общим судом на том основании, что не дело церкви держать должников в тюрьмах, надевать на них кандалы, подвергать экзекуциям и т. д. Но главное отличие нового Монастырского приказа состояло в предоставлении ему права властно вторгаться в хозяйственную жизнь монастырей и строго ее регламентировать.
Прежде всего были определены штаты монастырей с указанием числа монашествующих и разрешением на пострижение только на вакантные места, возникшие после смерти монаха или монахини. В 1715 году монастыри могли принимать на «упалые места» только увечных солдат. Была определена также сумма расходов на монашествующих, равная 10 рублям и 10 четвертям хлеба в год. Позже означенную норму уменьшили вдвое, что резко изменило состав монашествующих, значительно уменьшив в них удельный вес дворян.
Еще более важным следствием учреждения Монастырского приказа было разделение принадлежавших монастырям вотчин на две категории: так называемые определенные, доходы с которых использовались для нужд монастырской братии, и «заопределенные», доходы с которых поступали в государственную казну. Только по 1711 год государство получило от Монастырского приказа один миллион рублей.
