О кампаниях 1737 и 1738 годов сказано скороговоркой, зато кампания 1739 года расписана подробно: «Сия с турками и татарами война продолжалась до 1739 года: овладел Очаковом и Хотином», вступил в г. Яссы, привел Молдавию в подданство России. Мог бы взять без потерь Бендеры, но цесарь заключил с турками мир, без всякой нужды отдав Белград. «Был в немалой печали, что при толь щастливых нашей стороны успеха по причине помянутого мирного трактата не можно было турок из их столичного города Константинополя выгнать вон, на что требовалось немногое»
[310].
В этом перечне деяний Миниха ни слова о полной несостоятельности составленного им плана войны, о трагическом марше Леонтьева под Перекоп, о потерях во время маршей, явившихся следствием его нераспорядительности, о полной неудаче похода 1738 года, о бесполезности сооружения Украинской линии и других промахах.
Нельзя не согласиться с общей оценкой деятельности русской дипломатии во внешней политике России в послепетровское время: «Внешняя политика правительства Анны Иоанновны не отличалась особой целеустремленностью. Что касается войн, то их результаты, в особенности русско-турецкой войны 1736–1739 гг., далеко не соответствовали затратам экономических и человеческих ресурсов».
Глава XV
Эпилог
Удивительна судьба представителей царствующего дома Романовых — никто из них на протяжении XVII–XVIII веков не отличался долголетием: первый представитель династии, Михаил Федорович, скончался в 49 лет, его сын Алексей Михайлович — в 47 лет. Из трех сыновей Алексея Михайловича, занимавших трон, лишь Петру Великому удалось преодолеть рубеж 50 лет, а Федор Алексеевич скончался в 20-летнем возрасте, Иоанн Алексеевич едва дотянул до 30. Не отличались здоровьем и три дочери Иоанна Алексеевича. Старшая из них, Екатерина Иоанновна, умерла в возрасте 42 лет, младшая, Прасковья Иоанновна, не дотянула даже до 40; дольше всех из них прожила Анна Иоанновна, жизнь которой оборвалась в 46 лет. Вероятно, причиной отсутствия в династии долгожителей был нездоровый образ жизни: обжорство, пьянство, отсутствие физических нагрузок.
Для сравнения приведем сведения о продолжительности жизни видных государственных деятелей XVIII столетия. Б. П. Шереметев прожил 57 лет, А. И. Остерман — 61 год, В. Н. Татищев — 64 года, Г. Ф. Долгорукий — 67 лет, А. И. Ушаков — 75. Самым выдающимся долгожителем был Петр Андреевич Толстой, скончавшийся в неотапливаемой келье Соловецкого монастыря в возрасте 83 лет. Быть может, он протянул бы и дольше, если бы ему не довелось испытать судьбу арестанта, дышавшего в течение последних двух лет жизни затхлым воздухом сырой кельи.
Анна Иоанновна хотя и прожила дольше своих сестер, но богатырским здоровьем не отличалась. Достаточно взглянуть на ее живописный и скульптурный портреты, чтобы определить, что перед нами грузная, не по летам одряхлевшая женщина.
Филипп Бегагль, С. Климов. Шпалера «Портрет императрицы Анны Иоанновны».
1732 г. Шерсть, шелк. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.
Считалось, что Анна Иоанновна в течение последних 15 лет жизни болела модной в XVIII веке болезнью — подагрой. Но в диагнозе медики ошиблись: в действительности она страдала мочекаменной болезнью. К тому же она не любила пользоваться услугами эскулапов, уклонялась от употребления лекарств, быть может, стеснялась, скрывая недуг.
Историки располагают более или менее подробными сведениями о том, как протекала болезнь императрицы. Ее явные признаки обнаружились в первой половине сентября 1740 года, но мы ограничимся свидетельствами современников, относящимся к последним дням ее жизни
[311].
6 октября. Критическое состояние императрицы, подробнее прочих современников, описано Минихом-сыном: «В полдень 6 октября 1740 г. Анна Иоанновна, севши за обед с герцогом Курляндским и его супругой, едва скушала несколько ложек супа, как вдруг, почувствовав тошноту, упала в обморок. Немедленно перенесли ее в почивальню и положили на кровать в совершенном беспамятстве. Бирон, приведенный сим внезапным несчастием в крайнее смятение, выбежал в переднюю, дабы послать за врачами и министрами»
[312].
7 октября. Шетарди: «Подагра царицы после полудня, третьего дня распространилась так быстро… вызвала обмороки с симптомами, характеризующими апоплексию. Кровавая рвота, происшедшая при этом, увеличила смятение и тревогу…
Государыня с самого начала болезни жаловалась, что все, что бы ей ни подносили, пахнет гнилью. Заподозрили отложение в теле гнили».
7 октября. Английский дипломат Финч: «В воскресенье же появилась рвота, сопровождавшаяся большим количеством гнилостной крови. Это заставило врачей заподозрить другие причины болезни, а ввиду некоторых неблагоприятных симптомов признать положение государыни крайне опасным».
7 октября. Финч: «Описание болезни ее величества — изъязвление почек, как передавал мне один из пользующих ее врачей. А так как государыня в летаргическом забытьи, полагают, произошло уже омертвление и смерть неминуема».
11 октября. Финч: «То, что доктора принимали за изъязвление почек, оказывается просто следствием климактического возраста, болезненные явления сопровождаются истерическими припадками и обмороками. Прошлую ночь ее величество при стуле впала в такой сильный обморок, что положение ее признано было очень опасным».
14 октября. Французский дипломат маркиз де ла Шетарди: «Три последние ночи проведены лучше. Царица довольно хорошо почивала».
18 октября. Финч: «С неделю тому назад царица почувствовала было некоторое облегчение, но затем наступили новые, крайне тревожные симптомы. Они усиливались со дня на день, но это ухудшение хранилось в строжайшей тайне… Вчера вечером императрица скончалась между девятью и десятью часами после чрезвычайных страданий. Даже лица, живейшим образом заинтересованные в ее жизни, могли только под конец молить Бога о скорейшем избавлении ее от таких мучений».
Умирая, царица сохранила сознание. Она произнесла ему (Бирону. — Н. П.) последние слова: «Небось».
Иную версию поведения императрицы в предсмертные часы изложил один из ближних родственников фельдмаршала. По его словам, императрица будто бы заявила герцогу: «Сожалею о тебе, герцог, ты неблагополучным будешь». За несколько часов до кончины она почувствовала «расслабление в левой ноге», к вечеру прощалась с принцессами и принцем «с великим равнодушием». Миниху же, которого узнала, сказала: «Прощай, фельдмаршал»
[313].
