– И много их там сейчас, посреди войны отдыхающих? – угрюмо и явно запоздало поинтересовался генерал, как только машина вышла из «пике», чтобы приблизиться к санаторию по каменистому побережью озера, оказавшемуся большим, нежели это представлялось с высоты серпантина.
– Два десятка высших офицеров. В основном после тяжелых ранений, предварительно залеченных в госпиталях. Кстати, именно здесь оттаивал когда-то после подмосковных морозов сорок первого известный вам обер-диверсант рейха Отто Скорцени.
Услышав это имя, генерал заметно оживился и взглянул на корпуса «Горной долины» совершенно иными глазами. Для капитана не было тайной, что Власов внимательно следит за событиями, связанными с операциями Скорцени, и является его почитателем, причем уже далеко не тайным.
– Уверен, что санаторий будет гордиться этим, как всякий уважающий себя храм гордится мощами святого.
– Хорошо сказано, господин командующий. Уже гордится. Правда, злые языки утверждают, что командир дивизии «Дас Рейх» только потому и сослал сюда своего любимчика Скорцени, что хотел спасти от русской погибели. Слишком уж несолидной для фронтового офицера оказалась его болезнь!
– Об этом вскоре забудут, – решительно вступился за Скорцени генерал. – Как и о многом другом. А легенда о залечивавшем здесь свои раны «самом страшном человеке Европы», как называют его в прессе, останется.
Капитан задумчиво кивнул.
– Легенда – конечно… Эта война породит великое множество самых невероятных легенд, одной из которых неминуемо станет легенда о генерале Власове.
– О предателе Власове, – процедил генерал с такой горькой иронией, словно речь шла о ком-то другом, которого сам он просто-таки не мог терпеть.
– «Предателем» вы будете представать только в агитках коммунистов, а в сознании всех остальные – в ипостаси спасителя, человека, пытавшегося освободить народ от кровавого коммунистического ига. Со временем это вынуждены будут признать даже ваши лютые враги.
– Но со временем, – согласился с ним генерал.
– Что-то я не заметил, господин командующий, чтобы вы работали над мемуарами или хотя бы вели дневниковые записи.
– Я их действительно не веду.
– Напрасно. Лишив мир собственного видения цели Русского освободительного движения, вы, таким образом, развяжете руки его хулителям. А ведь миру важно будет знать, с какими мыслями вы сдавались в плен, какие цели ставили перед собой. Ваши дневники и мемуары определяли бы суть вашего образа.
– Его определяют мои поступки и дела.
– Почитатель «власовского движения» редактор газеты «Дас Шварце Кор» Гюнтер д’Алькен решительно не согласился бы с этим вашим утверждением.
– Следует полагать, что вы уже беседовали с ним? – оживился Власов.
– Понимая, что после войны эсэсовская газета уже вряд ли кому-либо понадобится, он намерен заняться книгоизданием, поэтому с издателем проблем не возникнет.
– Так говорили или нет? – настоял на своем вопросе командарм.
– Говорили, естественно. Гюнтер поинтересовался, пишете ли вы мемуары, ведете ли дневники, и я сразу же уловил, к чему он клонит.
– Через вас он хотел бы получить доступ к моим записям?
– Но не для того, чтобы делиться впечатлениями от них с СД, – поспешил заверить Власова капитан. – Вовсе не для того.
– Уверен, что он также поинтересовался, ведете ли какие-либо дневники вы, Вильфрид, – интригующе улыбнулся командарм. – Ибо кто, как не вы, имеете непосредственный доступ к русскому генералу.
– Поинтересовался, конечно.
– Ну, так договаривайте, договаривайте. Сами вы дневники эти «власовские» ведете?
– Кое-какие, самые поверхностные, – соврал капитан. – Только для того, чтобы ориентироваться в наших с вами ближайших планах и в распорядке дня.
– Опять недоговариваете, – покачал головой Власов. – Уж кто-кто, а вы ведете.
– Возможно, начну, прямо с сегодняшнего дня, – произнес капитан таким тоном, чтобы слова его смахивали на шутку.
«А ведь когда-нибудь скажут – здесь отсиживался во время генеральского путча в Берлине командующий РОА генерал Власов, – мелькнуло в сознании командующего. – Причем так и будет сказано: „Отсиживался“. Дескать, в это время одни генералы сражались, другие пытались совершить переворот в Германии, чтобы избавить свою страну от фюрера, а Власов в самый ответственный момент бежал сюда, чтобы отсидеться, дождаться, какая сила возьмет в Берлине верх. И по сути, все будет справедливо. Но должен же будет найтись человек, который и за меня тоже вступится. Должен. И кто знает, возможно, этим человеком как раз и станет капитан Штрик-Штрикфельдт?»
На одном из виражей дорожного серпантина машину основательно занесло, и генерал, ударившись головой о кузов, сочно, по-русски выругался.
– Вот что я обязательно стану записывать, так это трехэтажный русский мат. И когда-нибудь издам эти записи отдельной книгой, под названием «Избранная матерщина России».
– Не может ли случиться так, что в эти смутные дни рейха Скорцени тоже предпочтет отсидеться в этом горном гнезде? – вдруг спросил Власов. – Теперь уже не после московских морозов, а после «берлинской жары». Чтобы остаться не втравленным ни в какие события?
– Исключено, – уверенно ответил Штрик-Штикфельдт. – На чьей бы стороне он ни оказался, вырваться из Берлина первый диверсант уже вряд ли сможет. По моим предположениям, сейчас он со своими коммандос подавляет путч, пребывая в самом логове заговорщиков – штабе командования армии резерва.
– Если он уже там, то можно считать, что путч подавлен.
– А неплохое было бы соседство, – мечтательно взглянул Вильфрид на генерала, думая при этом не столько о пользе общении с обер-диверсантом своего патрона, сколько о возможности самому познакомиться с этим легендарным человеком. – Оч-чень даже неплохое.
– Не вовремя вы, немцы, затеяли все эти маневры с путчем, – недовольно проворчал Власов, словно подозревал, что повинен в этом сам капитан. – Слишком уж не вовремя. Не придаст это авторитета рейху ни в народе, ни по ту сторону бруствера.
– По-моему, Гитлер и сам уже начинает понимать, что его миссия завершена, и что он обязан уступить место новому вождю. С более смелыми замыслами и большими возможностями. Стая давно желает и способна породить более опытного и мудрого вожака, нежели тот, что давно состарился и выдохся. Закон природы.
– Если в обществе эта форма и применима, то лишь теоретически, – проворчал Власов, не одобряя излишнюю говорливость капитана. И не только потому, что при их разговоре присутствует водитель, в принципе не одобрял.
– Сразу же должен предупредить, – все же решил подстраховаться Вильфрид, – что не принадлежу к тому кругу, который решил во что бы то ни стало изменить ситуацию в стране. Причем самым радикальным образом. Однако любые общие размышления требуют, чтобы время от времени мы все же обращались к реалиям, в том числе и фронтовым.
