– Я окончательно уступаю «бабфьонку Форотову» вашему генералу, Хейди, – поднялся Власов. – Постарайтесь довести это до его сведения. Пусть успокоится.
* * *
Машинально, по привычке, козырнув, Власов оставил кабинет Хейди и направился к поджидавшему его Штрик-Штрикфельдту.
– Минуточку, господин генерал, – вдруг появилась на крыльце Хейди.
Власов решил, что она догнала его специально для того, чтобы совершить «обряд прощального поцелуя», и покорно вернулся к крыльцу.
Однако та и не думала впадать в сантименты.
– Увлекшись всяческими выяснениями и нравоучениями, – сдержанно молвила Биленберг, – я забыла сказать вам главное.
– Что именно? – постарался Власов произнести этот вопрос как можно мягче.
– Поверьте, что я проигнорировала бы и выпады генерала Броделя, и всю эту историю с русской и их амурными делами. Но дело в том, что это мои друзья упорно ходатайствуют перед Гиммлером, фельдмаршалом фон Кейтелем и перед фюрером о присвоении вам чина генерал-полковника
[67].
И вновь, в который уже раз в течение нынешнего дня, Власов замер от удивления.
– Хотите сказать, что по ходатайству ваших друзей я могу стать генерал-полковником?!
– Что вас так удивляет? Вы назначены были командовать армией. Русской Освободительной Армией. У вас будет много дивизий. Численность армии будет увеличиваться. Я тоже кое-что смыслю в этом. Не забывайте, что я немало времени провожу в кругу военных и у самой у меня чин майора медицинской службы. Хотя, каюсь, в мундире тоже появляюсь крайне редко, считая, что, прежде всего, я врач, а потом военный человек.
– Ни Верховное командование сухопутных войск, ни фюрер не пойдут на то, чтобы повышать меня в чине, – растерянно пожал плечами Власов. – И потом, мне вполне достаточно чина генерал-лейтенанта, в котором я уже командовал армией.
– Решительно не согласна! – резко прервала Хейди. – Если вы серьезно решились начинать освободительную войну в России, то чин генерал-полковника вам нужен уже хотя бы для того, чтобы со временем получить чин фельдмаршала, или, по-вашему, генерала армии.
«Она и в этих тонкостях уже успела разобраться! – поразился командарм напористости Биленберг. – Основательно готовится к царствованию, основательно!»
– Но дело даже не в этом, – неожиданно продолжила Хейди. – Чин генерал-лейтенанта вы получили из рук Сталина, против которого сейчас решили повернуть штыки своих солдат. И об этом вам будут постоянно напоминать и враги ваши, и друзья. Этим же фактом вы ставите в неловкое положение и наш генералитет. А теперь получается, что чин генерал-полковника вы получите из рук фюрера. Следовательно, никакой штандартенфюрер СС, не говоря о прочих армейских офицерах, не осмелится всерьез усомниться относительно вашего положения в рейхе.
15
Первый, с кем Власов встретился, когда прибыл в свою ставку в Дабендорфе, был уже знакомый ему полковник Меандров, лишь недавно назначенный начальником офицерской школы РОА. Напросился на прием сам полковник, поскольку у него накопилось немало вопросов: где будет размещаться школа, кто ее обязан обмундировывать и финансировать, какие сроки подготовки курсантов, и не следует ли создать при этой школе унтер-офицерское отделение?..
Но дело в том, что Власов и сам еще не знал ответов на них, поэтому единственное, что они с капитаном Штрик-Штрикфельдтом, как представителем штаба Верховного командования сухопутных войск, могли делать, – это записывать вопросы полковника, и обещать. При этом все трое оставались недовольными подобным занятием.
Меандров уже попрощался и был в проеме двери, когда Власов неожиданно задержал его, попросив Штрик-Штрикфельдта оставить их вдвоем.
– Мне следовало сделать это еще раньше, – загадочно улыбнулся капитан, закрывая за собой дверь.
Власов подошел к окну, молча осмотрел залитое солнцем предгорье и, подождав, пока полковник остановился рядом с ним, негромко, словно опасался подслушивания, потребовал:
– А теперь начистоту: что там на самом деле произошло, под городом Островом, с вашим лжепартизанским отрядом?
– Вам уже доложили об этом рейде?
– Было бы странно, если бы не доложили.
– Операцией занимался абвер, и она была строго засекреченной.
– Вы не поняли: я спросил, что там на самом деле произошло.
– Да ничего особенного.
– Это не разговор. Я задержал вас не для того, чтобы мы жеманничали друг перед другом, в стремени, да на рыс-сях…
– Но, видите ли…
– Отставить, полковник. Меня можете не опасаться. Важно знать истинную причину.
– Очевидно, вы считаете, что ложный отряд я создавал только для того, чтобы помочь бывшим пленным вернуться в Красную Армию?
– А почему я не должен так считать?
– У вас нет оснований.
– Не уверен.
Власов достал из приставной тумбы бутылку вина и налил полковнику и себе. Меандров заглянул в бокал, поморщился и поинтересовался, нет ли водки или, на худой конец, шнапса. Однако ни того ни другого в загашнике у командарма не оказалось. Тяжело вздохнув, Меандров взялся за бокал с вином с таким отвращением, словно знал, что в это питье ему добавили яда.
– И потом, важно не только то, что мне известно о том или ином событии, но и как я отношусь к нему.
Меандров затравленно посмотрел на генерала, недовольно покряхтел, но затем взял себя в руки.
– Извините, господин генерал, но если бы я узнал, что вы, лично вы, настроены формировать подобные лжедиверсионные отряды, я бы тотчас же пристрелил вас.
– С чего это вдруг? – невозмутимо поинтересовался командарм. – Из ненависти ко мне, или из жалости к России?
– Из ненависти к коммунистам и всем, что с ними связано. Даже Россию готов возненавидеть, поскольку в ней правят коммунисты.
На удивление, Власов воспринял его клятву-угрозу совершенно спокойно. За время, которое он потратил, чтобы прижиться в Германии, утвердиться в ней в роли лидера Русского освободительного движения, ему приходилось выслушивать и не такие экзальтации.
– Вы все верно поняли, полковник: мне нужны именно такие люди – преданные нашему движению. Но еще больше мне нужна ясность. Еще одно такое массовое предательство «русских освободителей», – и мы полностью дискредитируем саму идею нашего движения. Поэтому садитесь, курите, и спокойно, вдумчиво излагайте, в стремени, да на рыс-сях…
