– Кажется, мне не изменяет память – до войны полковник Мальцев был командующим ВВС Туркестанского военного округа, разве не так?
[89]
– Был, меня уже ознакомили с его послужным списком.
– Почему бы вам не воспользоваться этим для работы с пленными, которые когда-то служили в этом округе или проживали на его территории?
– Яволь. Мы обдумаем, как лучше реализовать это ваше предложение, господин рейхсмаршал.
По личному опыту Власов уже знал: немцы терпеть не могут, когда пытаешься конкретизировать их предложения или обсуждать пути реализации. Лучше всего отделаться неотразимо немецким «яволь!», а затем уже пытаться решать вопросы через штабистов. И Геринг оценил эту его тактику тем, что продолжил разговор, который уже намеревался завершить.
– Кстати, вчера мы долго мудрили по этому поводу с генерал-лейтенантом авиации Ашенбреннером, все из тех же «русских немцев», прекрасных знатоков русского языка и души. Который, кстати, будет моим личным представителем при штабе РОА. – Он вновь вопросительно взглянул на Власова, но тот помахал руками:
– Я немного знаком с генералом Ашенбреннером. Мы прекрасно сработаемся.
– Так вот, в приказе будет указано, что вам полностью передается истребительная эскадрилья, которой командует герой Советского Союза, – подсмотрел он в имевшиеся у него наброски, сделанные генералом Ашенбреннером, – майор Бычков. На вооружении имеется шестнадцать «Мессершмиттов-109». Кроме того, передается эскадрилья скоростных штурмовых бомбардировщиков «Юнкерс-108», обладающая двенадцатью машинами. Но и это еще не все. В состав ваших ВВС войдут разведывательная и транспортная эскадрильи, которые еще надлежит сформировать, а также зенитный полк, парашютно-десантный батальон, техническая и интендантская службы, и даже русская газета для авиаторов «Наши крылья».
Услышав все это, Власов молитвенно взглянул в потолок: теперь-то уже никто не посмеет усомниться, что под его командованием действительно находится настоящая, полнокровная Освободительная Армия.
29
Эту ночь комдив Буняченко провел, терзаемый невыносимой болью. Закупоренные многочисленными тромбами вены его вспухли, и теперь змеились, угрожая в любую минуту вскрыться и обагрить его ноги загустевшей, мертвеющей кровью. Лишь под утро он наконец забылся коротким сном, но как раз в это время в штабной комнате, на диване которой генерал так долго пытался уснуть, появились его адъютант-порученец Родан и немецкий офицер связи майор Швеннингер. Будить комдива они не решились, однако тот каким-то образом ощутил их присутствие и проворчал свое привычное, на родном украинском, для подобных визитов припасенное:
– Якого дидька?! Носыть и носыть вас тут удосвита!
[90]
Но порученца генерал подобрал себе из украинцев, поэтому в переводе тот не нуждался. И тоже на украинском, поскольку спросонья Буняченко всегда какое-то время продолжал говорить на своем родном языке, доложил генералу, что поступил приказ из штаба «Отсгруппен», со ссылкой на приказ Генштаба сухопутных войск. Дивизия сегодня же должна выступить. Ее перебрасывают на север, в Померанию, на Восточный фронт, который на отдельных участках уже проходит по Одеру.
– Яка пивнич?! Яка, в дванадцять апостолив, Померания?!
[91] – все еще на украинском продолжал возмущаться командир 1-й дивизии КОНРа, и лишь напоминание порученца Родана о том, что рядом с ним стоит офицер, «якый на украинський мови не тямыться»
[92], заставило генерала перейти на русский.
– Это очень важный приказ, – объяснил Швеннингер, приставленный к Буняченко как происходивший из прибалтийских немцев, довольно сносно владеющих русским. – Дивизия прекрасно укомплектована и вооружена, солдаты приняли присягу на верность фюреру. Настала пора принять боевое крещение. Для всякого командира дивизии это великая честь.
– Только слишком уж «великая», – с трудом, с помощью адъютанта, обувал он специально пошитые сапоги с широкими хромовыми голенищами. – Нам было обещано, что дивизия будет сражаться только в составе РОА, под командованием генерал-полковника Власова.
Видимо, майор пожаловался на нежелание Буняченко готовить дивизию к переброске на фронт полковнику Генштаба Герре, который находился в штабе местного гарнизона, потому что уже через час тот предстал перед комдивом. Он был начальником организационного штаба формирования 1-й дивизии РОА, поэтому нес ответственность перед командованием за боеспособность и благонадежность этой воинской части.
– Мы все прекрасно помним, господин Буняченко, – чем сильнее Герре злился, тем речь его становилась медлительнее, при этом угрожающе-презрительные нотки сливались в ней с откровенной язвительностью, – как вы досаждали нашим штабистам, вымогая все новых и новых поставок обмундирования, питания, вооружений. Теперь на вашем вооружении сто артиллерийских орудий, двенадцать русских танков, до сотни фаустпатронов, большая часть бойцов вооружена автоматами. То есть ваша дивизия вооружена и оснащена сейчас лучше, чем любая дивизия вермахта. Неужели вы думаете, что мы позволим ей отсиживаться в тылу?
Выслушав полковника, Буняченко спокойно налил крепкой вишневой настойки себе и ему. Выпил, по-мужицки крякнул и, не обращая внимания на то, что Герре все еще вертит врученную ему солдатскую кружку с напитком, на своем относительном русском с неизгладимым украинским акцентом произнес:
