– Как же он так мог?! – с изумлением воспринял это известие полковник Сахаров. – Господи, как я позволил себе довериться такому человеку, такой бездари?!
Как только совещание завершилось, в штабную комнату к Буняченко вошли порученец Родан и лейтенант Грабаш.
– Разведывательно-диверсионный батальон майора Костенко решил не складывать оружия и не сдаваться, – доложил порученец.
– Наоборот, он сейчас усиленно вооружается, конфисковывая у тех, что готовы сдаться, ручные пулеметы, фаустпатроны, гранаты и все прочее, – добавил лейтенант. – Наш «Горный легион» делает то же самое. Нас теперь тридцать два человека, все вооружены до зубов и в красноармейской форме.
– И что дальше? – спросил Буняченко, поморщившись от очередного приступа боли в ногах.
– Ночью, вместе с разведчиками Костенко, уходим в Рудные горы и движемся в сторону Судет, оттуда – в сторону Карпат. Какое-то время действуем вместе с батальоном, затем уходим сами. С нами пойдет один судетский немец, который неплохо владеет и польским и чешским языками, в Судетах он поможет нам какое-то время отсидеться на одном из горных хуторов. Ну а дальше жизнь покажет. В той суматохе, которая будет наблюдаться в здешних краях до самого лета, думаю, сумеем пройти до Карпат.
Буняченко развернул на столе карту, мысленно проложил маршрут «Горного легиона» до границ Украины и, подняв голову, со смертельной усталостью во взгляде посмотрел на офицеров.
– Главное, что у вас есть цель. Сейчас нет ничего страшнее, чем бесцельное метание по чужбинам.
– Потому и говорим, батька генерал: уходим вместе. Американцы вас не принимают, а красные – не помилуют. Если уж умирать – то по-казацки, на воле, а не в подвалах НКВД.
– Я знал, что предложите мне это, – мрачно проворчал генерал. – И спасибо, что не забыли. Да только не с моими опухшими венозными ногами в горах сейчас партизанить, не с моими…
– Но ведь… – попробовал было возразить капитан, однако генерал прервал его: – Сказано уже!..
Какое-то время комдив сидел, обессилено опустив голову, потом внутренне встряхнулся, вызвал штабного писаря и приказал от имени командарма Власова издать приказ о присвоении офицерам «Горного легиона» внеочередных чинов – подполковника и капитана, сделав соответствующие записи в офицерских книжках.
– С командармом это повышение я согласую, – объяснил офицерам. – Просто сейчас это все, что я способен сделать для вас. Можете взять две грузовые машины, если только видите возможность использовать их, господин подполковник, – обратился к порученцу. – И обоих благодарю за службу.
Офицеры щелкнули каблуками, отдали честь, и больше Буняченко их не видел.
Уже в Бутырке, в камере смертников, он узнал от следователя, который выяснял судьбу подразделений 1-й дивизии РОА и ее офицеров, что разведбатальон Костенко так и не сложил оружие
[101]. Он оказался единственным подразделением Русской Освободительной, бойцы которого оружие никому не сдавались. В течение многих дней они оказывали упорное сопротивление и красноармейцам, и американцам, и чешским партизанам, с боями продвигаясь в сторону Словакии. В конце концов они вроде бы все, до единого, погибли.
– А бойцы «Горного легиона»? – не удержался Буняченко. – Что с ними?
Оказалось, что о таком подразделении следователь НКВД не слышал, но, очевидно, тут же доложил о нем начальству. Через несколько недель он вернулся к этой теме и потребовал подробнее остановиться на истории создания этого «легиона». Как выяснилось, он получил возможность ознакомиться с протоколом допроса одного из бойцов батальона Костенко, который попал в плен, будучи раненым. Из него следовало, что к батальону действительно примкнул какой-то секретный диверсионный отряд под названием «Горный легион», которым командовал некий подполковник РОА. Во время одного из боев бойцы этого отряда умудрились захватить бронетранспортер и уйти на нем в горы.
Единственное, что было известно, что «Горный легион» имел задание дойти до Карпат и развернуть там борьбу против спецотрядов НКВД. На вопрос: «Являлись ли „легионеры“ бойцами вашей дивизии?», бывший комдив со свойственной ему рассудительностью признал:
– А где ж еще такие хлопцы могли служить, как не у батьки генерала Буняченко? Но какое у них было задание – это уже знают те, кто в РОА занимался подготовкой разведчиков и диверсантов.
36
Даже после поражения на предварительных переговорах главнокомандующий вооруженными силами КОНРа все еще пытался убедить американское командование разрешить уже разоружившейся 1-й дивизии остаться. Последние дипломатические усилия по спасению ее бойцов были предприняты штабом Русской Освободительной Армии утром 12 мая, когда, по заданию командарма, Буняченко со своим начальником штаба полковником Николаевым вновь отправился в замок Шлюссельбург.
Как оказалось, их уже ждали, вот только известия были невеселыми. Один из офицеров Генштаба сообщил, что командующий рассмотрел их просьбу, но, несмотря на то что американское командование с сочувствием относится к положению генерала Власова и его солдат, он запретил им пересекать только что установленную демаркационную линию американской зоны. Мало того, американские войска, и сам Генштаб, тоже оставляют Шлюссельбург, поскольку он отходит к советской оккупационной зоне.
После такой армейско-политической оплеухи генералам РОА не оставалось ничего иного, как сформировать колонну и вывести ее Шлюссельбурга, в надежде, что где-нибудь в другом месте им удастся углубиться в американскую зону и какое-то время продержаться в ней, пока ситуация не изменится. И Буняченко действительно удалось уйти вглубь зоны, и даже несколько дней продержаться там, но уже без Власова. Лишь со временем он узнал, что командарма советские офицеры задержали, да что там, буквально выдернули на глазах у всех из машины, в которой он ехал. Причем задержали как-то нелепо, из-за предательства комбата Купчинского и еще кого-то из офицеров 1-й дивизии, которые выдали своего командарма, в надежде выхлопотать, таким образом, прощение.
Сам Власов потом множество раз возвращался к этим минутам, и всякий раз укорял себя: как же так, иметь в своем подчинении прекрасно подготовленных разведчиков, диверсантов, крепышей из парашютно-десантного батальона, и не сформировать для себя хоть какой-то группы охраны, пусть даже вооруженной только немецкими штыками или просто ножами. Да и как можно было дожиться до того, чтобы не только полностью разоружить своих офицеров, но и самому остаться без личного оружия? Что это: крайнее проявление трусости, или состояние полной прострации? Во всяком случае, ни в штабе 25-го танкового корпуса, куда вскоре доставили Власова, ни, со временем, следователи СМЕРШа и НКВД, объяснить для себя такое поведение Власова так и не смогли. Но не было офицера, который, услышав историю этого комического пленения грозного командарма, презрительно не поморщился бы.
