– Успокойся, Нэт. – Роджерс осторожно поднял ее, повернул к себе. – Такое бывает, успокойся. Опасная работа, помнишь?
Наталья отстраненно смотрела на его загорелое, обросшее щетиной лицо, на покрасневшие от усталости глаза. Он улыбнулся, поцеловал ее в нос.
– Том, где ты был? – глухо произнесла Наталья, ощутив вдруг невероятную слабость.
– Ночью наши окружили одну из соседних деревень. Позвали нас для подкрепления. Я не стал тебя будить. Но вижу, разбудили и без меня.
– Да. Разбудили.
Мимо них санитары пронесли на носилках накрытое простыней тело Армстронга. Наталья горько вздохнула и положила голову на плечо Тома.
– Да будет тебе убиваться, док, – с нежностью прижал он ее к себе. – Никто из нас не застрахован от смерти, тебе ли не знать. Вон их сколько, – кивнул Том на гору трупов. – Я верю, ты сделала все, что могла. Или у тебя такое в первый раз?
– Не в первый. В первый раз я потеряла пациента в Париже. Плакала потом три дня, не могла успокоиться. Пожалела даже, что решила стать хирургом.
– Неужто пожалела? – Том отстранил ее лицо, заглянул в глаза. – Не верю!
– Ну, самую малость только, – призналась Наталья, и ее остановившийся взгляд чуть потеплел. – Самую, самую малость.
– Вот это уже похоже на правду. – Том убрал со лба Натальи прилипшие мокрые волосы. – Пойдем-ка обедать, док. Я голоден как волк.
Она согласно кивнула и машинально двинулась за ним. На ходу негромко, как бы для самой себя, проговорила:
– У моей приемной мамы, мадам Мари, за всю войну не умер ни один раненый. Мне далеко до нее.
– Насколько я знаю из твоих рассказов, к началу войны у мадам Мари уже был огромный опыт, – напомнил кэп мягко. – А ты попала в самое пекло чуть ли не со студенческой скамьи. И тем не менее неплохо справляешься. Ты обязательно станешь такой, как твоя приемная мать, Нэт! Да ты уже и сейчас мало в чем ей уступаешь. Я видел старшую мэм в Сайгоне. У нее лежал на лечении мой друг, которого все считали потенциальным покойником: страшные ожоги, заражение крови… Но она его вытащила. Говорят, смерть бежит от нее без оглядки. Вроде как смерть ее саму боится, представляешь?! А у тебя точно такой же характер. Пусть сегодня смерть тебя обыграла, но это лишь временный ее успех. И скоро о тебе тоже будут рассказывать, что было и чего не было, и ты тоже станешь легендой. Легендой этой войны.
18
– Я не понимаю, до сих пор не понимаю, что сделала не так, – монотонно повторяла Наталья, сидя на стуле и раскачиваясь из стороны в сторону как маятник. – Он не должен был умереть, не должен был. Я почти уже вытащила его… Почти…
Лунный свет заливал подернутую рябью поверхность воды в канале, искрился на словно покрытых воском листьях пальм и на отполированных дождями стволах сандаловых деревьев, опоясанных лианами цветущих орхидей, на выполненной в буддистском стиле мебели красного дерева. Бликовал на диванах, крытых змеиной кожей так, что отчетливо проступали контуры драконов, на мраморном полу с устроенным в его центре углублением, из которого била струйка фонтана, на резных столах с ножками в виде змей и на треугольных крышах пагоды золотого Будды, расположенной на противоположном берегу реки.
– Ты все делала правильно, – ласково погладила Маренн Наталью по волосам. – Ты рассказала мне о своих действиях уже трижды, и я не увидела в них ни одной ошибки. Уверяю тебя, Натали: на твоем месте я сделала бы в точности то же самое!
– Но у тебя бы он остался жив, а у меня – умер. – В глазах Натальи стояли слезы.
– Девочка моя, скорость и техника тоже имеют большое значение, но им невозможно научиться сразу, с первых же операций, – вздохнула Маренн. – Они приобретаются лишь с годами, с опытом. Ты думаешь, у меня не случалось столь же обидных поражений? Как бы не так! Вспомни хотя бы историю с родной мамой Джилл! Я ведь рассказывала тебе, как вся их семья попала в автомобильную аварию, но готова повторить, лишь бы ты успокоилась. Давно это было, задолго до мировой войны, в Чикаго. Отец Джилл скончался сразу, прямо на месте аварии, а мать была еще жива. Я тогда тоже долго боролась за нее, но спасти так и не смогла. А вот спасти Джилл мне удалось, хотя девочка и пострадала намного сильнее матери. Видимо, так распорядилась судьба.
– Да. Чтобы Джилл осталась с тобой, – Наталья обняла Маренн за талию и прижалась щекой к теплому родному телу. – Я тоже верю, что судьба каждого человека прописана на небесах. И кто-то там, зная наперед, что Штефан погибнет, послал тебе Джилл. Чтобы ты не осталась одна.
– Трудно быть хирургом и полагаться только на решение небес. Ты думаешь, с родной матерью нашей Джилл жилось бы хуже? – грустно улыбнулась Маренн.
– Думаю, теперь она не согласилась бы ни на какую другую жизнь.
– Да-да, Джилл мне то же самое говорит. Но раз ты и сама веришь, что все в мире заранее предопределено, значит, тот чиф-уоррент тоже для чего-то умер. Возможно, для того, чтобы ты узнала, что тебя очень любит какой-то человек. Взгляни-ка вон на тот роскошный букет из розовых лотосов, – Маренн распахнула дверь в соседнюю комнату. – Его сегодня передал для тебя некий офицер, не пожелавший назваться. Сказал только, что служит в сто первой воздушно-десантной, а в Сайгоне находится по причине отпуска.
– Что ты сказала, мама? Лотосы?! – растерянно взглянула на Маренн Наталья. – И они… не завяли?
– Нисколечко! Пойдем, я тебе их покажу, – Маренн взяла ее за руку и повела в смежную комнату, поясняя на ходу: – Розовый лотос считается в этих местах самым счастливым цветком. И редко, между прочим, встречается…
19
На расстоянии продолговатые бледно-розовые лепестки казались вырезанными из камня, а при прикосновении к ним поражали мягкостью и бархатистостью. Сладчайший аромат семи дивных розовых цветков, утвердившихся на тонких зеленых ножках в прозрачной вазе с чуть голубоватой водой, успел уже заполонить всю спальню.
Из глаз Натальи покатились слезы.
– Местные уверяют, что розовый лотос – это цветок верховного божества, самого Будды, – сказала за ее спиной Маренн. – И я им верю.
– Но я же говорила ему, что это опасно, – прошептала Наталья, неотрывно глядя на цветы.
– Кому? Тому, кто прислал этот букет? – Маренн встала рядом. – Я сейчас вспомнила, как однажды в Берлине Йохен прислал мне букет белых роз. Я тогда как раз потеряла нашего с ним ребенка, мне не хотелось жить, рейх находился на грани полного краха, тьма и отчаяние наступали с неимоверной стремительностью. Сил для сопротивления ударам судьбы уже не осталось. И вот только этим букетом белых роз Йохен и смог вернуть меня к жизни. За все последующие долгие годы разлуки я никогда не забывала об этом его подарке, хотя цветы он вручил мне не сам. Их просто привез какой-то офицер и поставил в моем кабинете. Но в букете я нашла крохотную записку, в которой было написано одно-единственное слово – «Люблю». В твоих лотосах записки, кажется, нет, но, по-моему, тут и без слов все понятно. Я не стану выпытывать у тебя, кто он, этот твой новый мужчина, ответь мне только на один вопрос, Натали, – мягко попросила она. – Это из-за него ты ушла от Франца? Мне казалось, ты привыкла к нему…
