– Я понимаю, мама. Оттого мне и так тяжело сейчас.
– Верю.
– Джилл часто пишет? – решила Наталья отвлечься от тягостной для нее темы.
– Да, как обычно. Почти каждый день. Раньше, во время войны, она была ограничена в возможностях связаться со мной, но Шелленберг частенько баловал ее. Как только увидит, что Джилл заскучала, сразу говрит: ладно, мол, сходи, позвони маме, скажешь, я разрешил. А теперь у кого ей просить разрешения? Американское командование далеко, в Вашингтоне. Вот она и перешла на письма. Правда, наладила канал через французский МИД, где работает, так что письма приходят с дипломатической почтой очень быстро. Позволь, я зачитаю тебе последнее. – Маренн встала, подошла к столу, взяла сложенный вчетверо лист бумаги, развернула его и начала читать: «Каждый вечер, когда Пауль приезжает из клиники, а я возвращаюсь из министерства, сразу после ужина мы берем Женевьеву и втроем поднимаемся в твой кабинет, где и сочиняем сообща письмо. Мы очень, очень без тебя и Натали скучаем. Как жаль, что вы обе постоянно заняты и не можете писать нам так же часто, как мы вам. А нам хочется знать обо всем, что у вас там происходит. Нам интересен каждый ваш шаг. Мамочка, я даже и подумать не могла, что мне снова придется ждать тебя с войны… – голос Маренн дрогнул, – …но утешает, что ты теперь там не одна, а с Натали. Я тоже не одна здесь. Со мной Пауль и Женевьева. Втроем ждать не так страшно, как одной. Раньше, когда ты уезжала на фронт, меня успокаивал Ральф. А теперь успокаивает Пауль».
– Они все-таки сблизились, – улыбнулась Наталья. – Молодец Пауль, проявил терпение. Мне кажется, он очень подходит нашей Джилл.
– Пауль был влюблен в Джилл еще в Берлине. Просто тогда там все рушилось, а она встречалась с Ральфом. А потом одна за другой последовали напасти: смерть Ральфа, тяжелое ранение Джилл, ее проклятая опухоль, от которой с трудом удалось избавиться. Но я рада, что Пауль не забыл свою любовь к Джилл. Мне было бы намного тяжелее покидать дом, оставляя ее там одну. – Вздохнув, Маренн вернулась к письму: «Айстофель грызет тюбики с зубной пастой точно так же, как тот Айстофель, который был у нас раньше. Женевьева его ругает, как ругала когда-то Агнесс. Клаус приучил пса понимать только немецкий язык, и теперь тот совсем не слушается Женевьеву, когда она говорит с ним по-французски. Вот сейчас у нас в Версале идет дождь, барабанит по оконному стеклу. А Женевьева взяла зонт и повела Айстофеля на прогулку. Пауль пошел с ними, чтобы помочь в случае чего. Когда вы с Натальей уехали, Айстофель несколько дней тосковал, бродил как неприкаянный…»
Наталья отошла к окну. В лунном свете неподвижно серебрились широкие листья пальм, таинственно поблескивал храм Будды.
– А что Джилл пишет о Франце? – спросила она, не оборачиваясь.
– О Франце, к сожалению, всего один абзац, – ответила Маренн и зачитала: «Вчера приезжал Франц. Спрашивал, когда вернется Натали. Сказал, что на днях заедет снова. Недолго поиграл с Паулем в теннис, но все время был грустен. Мне показалось, что он сильно осунулся и похудел».
– Мне нужно выбрать одного из двух, а я никак не могу на это решиться, – глубоко вздохнула Наталья.
– Если не выберешь сама, – подошла к ней, сложив письмо дочери, Маренн, – за тебя это сделает жизнь. Так всегда бывает. Но выбор ее, к сожалению, не всегда оказывается лучшим. Словно в насмешку над твоей нерешительностью. Правда, осознаешь это не сразу. Так что советую не доверять фатуму, а выбирать самой. Как бы трудно тебе при этом ни было. Я хорошо запомнила уроки жизни: когда слишком долго с чем-то тянула, она жестоко меня за это наказывала.
– На самом деле изначально я хотела всего лишь позлить Франца, – Наталья повернулась лицом к лотосам, – а оно вон как все закрутилось…
– Так всегда и бывает, девочка моя.
20
Покинув базу, отряд двинулся на запад, в сторону долины А-шу. Вокруг поднимался влажный тропический трехъярусный лес. Неожиданно тропинка круто свернула и уткнулась в реку. Та протекала в узком, довольно глубоком ущелье и полностью преграждала путь.
– Черт, придется как-то переправляться, – зло сплюнул капитан Роджерс. – Ширли, Коул, осмотреть объекты! – он указал на несколько стоявших на самом краю обрыва обветшалых тростниковых хижин. – Джонс, ты тоже с ними! – это уже относилось к высокому чернокожему солдату. – Узнайте, есть там кто-нибудь?
– Никак нет, сэр, пусто, – доложил Джонс, вернувшись через несколько минут. – Жилища заброшены и, судя по всему, давно.
– Хорошо… – Не успел Том закончить фразу, как прогремели два взрыва и две хижины взлетели в воздух. – Что еще за шутки? – нахмурился он. И подозвал лейтенанта: – Тоберман! Кто это там развлекается?
– Это наши новенькие, Ширли и Коул. Им не терпелось повоевать, вот они и забросали хижины гранатами, – отчитался тот, пряча глаза.
– Своим баловством они обнаружили всех нас! – не на шутку разозлился капитан. – Ишь, повоевать им захотелось! Немедленно прислать ко мне обоих!
– От взрывов они получили ранения, сэр.
– Этого нам только не хватало, черт бы их подрал! Док! – Роджерс повернулся к Наталье. – Тут два наших чудика на собственных гранатах подорвались, взгляни на них.
В сопровождении Тома она подошла к пострадавшим.
– Ой, мамочки, – стонал один из солдат, держась за явно поврежденную ногу.
Второй тоже поскуливал, но тихо, стиснув зубы.
– А ну, быстро смолкнуть! – прикрикнул на них Роджерс. – Приступай, док.
– Ничего серьезного, – вынесла вердикт Наталья, закончив осмотр. – Поверхностные повреждения, мелкие осколки под кожей. Пустяки, в общем.
– Считаешь, что можно обойтись без вызова вертушки? – спросил Роджерс.
– Какая вертушка, кэп? – улыбнулась Наталья. – Пока я не вижу необходимости даже в срочной перевязке. Осколки, повторяю, очень мелкие и глубоко в ткани не проникли: засели буквально под кожей. Угрозы для жизни нет даже призрачной, и парни вполне могут потерпеть до ночи. А когда встанем на ночлег, обработаю их раны хоть при свете фонаря, хоть при свете луны.
– Что ж, тогда не будем задерживаться, – удовлетворенно кивнул капитан. И скомандовал: – Всем по местам, спускаемся в каньон! – Потом, уже на ходу, повернулся к Наталье и спросил вполголоса: – Ты получила мои цветы?
– Получила, – так же негромко ответила она.
– Понравились?
– Да. Очень. Но мысленно я все равно ругала тебя. Думала уже, что ехать мне придется не сюда, а в госпиталь. Тебя ведь легко могли подстрелить!
– Но не подстрелили же, – довольно ухмыльнулся он. – Тем более что меня прикрывали «ганшипы»: они палили, а я рвал лотосы.
– Это ж надо было до такого додуматься! – всплеснула руками Наталья. – Небось уйму ракет потратили?
– Не жалко.
– С ума вы все сошли, точно.
