Небесные ярусы незаметно заволоклись сплошными облаками. Выпал долгожданный снег. Небо опамятовалось, вспомнило о грядущей зиме и спешило убрать обнаженную землю в белую шкуру мягче нежной шерстки на пуповине рыси. Недаром небо вчера вечером багровело – знать, вываривало снежный суорат.
Невинная снежная прохлада успокоила Тимира. Ездил-шагал по лесу умиротворенно, отдыхая душою. Домой повернул коня только в сумерках. Подъезжая почти уже к ночи, увидел свет в кузне. Кто-нибудь из ковалей мог лить красную медь либо выполнять срочный заказ…
Что-то слишком часто в последнее время ночная работа не давала роздыха кузнечным инструментам. А если неугомонная ребятня наловчилась ковать без взрослого надзора? Драгоценного угля зазря нажгут! Вещи попортят, сами поранятся, не сумеют правильно рудную нечисть изгнать… Ох, и задаст сейчас своевольникам хозяин кузни!
Дверь открылась бесшумно. Голый по пояс, в кожаном фартуке, кузнец стоял спиною к двери и не заметил вошедшего. «Чанг-чанг! Чунг-чунг!» – весело стучал молот. Отсветы красного огня кувыркались и вспыхивали на тугих мышцах ладно скроенного костяка.
На наковальне пламенела полоса железа. Блестящие от пота руки поднимались с оттяжкой, тратя мощи при замахе ровно столько, сколько требовалось для ковки. Тут и непосвященный бы понял, что видит перед собою изрядного умельца. Тимир мог ходить позади сколько угодно: молодой человек был столь увлечен делом и углублен в себя, что ничего вокруг не видел и не слышал.
Но не до ходьбы-шума было главному кузнецу. Устойчивые ноги ни разу его не подводили, а тут дрогнули и подломились в коленях. Не сводя с ночного мастера потрясенных глаз, проехался вниз по ребристому косяку двери. Едва успел нащупать сиденье скамьи у порога, не то сверзился бы на пол. А как уселся, так и остался сидеть безмолвно, растерянно, только смотрел и смотрел. Дай волю, упросил бы госпожу-утро повременить, чтобы за всю ночь всласть наглядеться…
Рука наткнулась на что-то твердое в ровдужном лоскуте. Развернул – пластинка гладкая, маленькая, меньше ладони. Поднял ближе. Отраженный свет сальной плошки резанул по глазам. Тимир еле вскрик подавил – очутился лицом к лицу к себе самому!
Изделие было чище бронзового отражателя исчезнувших с Земли кузнецов орхо. Видно, сработал его владелец искусного секрета, наследник великих кузнечных кровей. Тимир дохнул на пластинку, наблюдая, как медленно сходит пар с матовой поверхности. Словно с воды, пущенной литься по черному серебру, да вдруг застывшей никогда не тающим льдом. Завернул в лоскут удивительное глядельце и положил обратно.
Разгоняя размягченный после ковки булат верхним клином бойка, Атын не видел отца даже сбоку. Поворачивал огненную полосу на ребро, сужал ее и удлинял подбойником, послушным ударам кувалды. Пылким осиным роем летали вокруг красные и белые искры.
Урана не лгала! Ухищрения ее со снадобьем Сордонга… Ворованный батас, отданный отшельнику за чудодейственные капли… Лицо честное, долу опущенное – испуганное, виноватое… Ох, Дэсегей! Все, что говорила жена, – правда. А главное – сын. Сын, продолжатель великого рода!
Тимир вытер слезящиеся глаза. Казалось, в этом искристом свете они начали очищаться от песка давно брошенной кем-то горсти. Они наконец узрели в Атыне истинно самородного мастера. Про таких говорят «с молотом рожденный»! А он-то, Тимир, пустоголовый ревнивец, себялюбивый глупец… Что ж он-то натворил за пять безрассудных весен! Все эти годы хладнокровно, неторопливо убивал любимую жену, которая подарила ему прекрасное дитя! Он, сравнимый с безумным батасом, резал собственный черень! Он своими руками крутил ремень несчастья, чинил надменные запреты наследнику, который есть и будет выше его в мастерстве и лучших человеческих свойствах!..
Так ужасался себе Тимир, гостем сидя в прародительской кузне.
Поверх обвиняющих мыслей всплывали другие. Незнакомое, радостное волнение перехватывало горло.
Внешне парень был точно таким же, каким Тимир помнил себя в зеленых веснах. Узкий торс, тугие бедра, высоко поставленные могучие ноги – кованые, говорили люди. Как прежде-то не замечал? Ох, и счастье, что правда маслом всплыла над черной неправдой-водой! Теперь Тимиру не будет страшен последний выдох в мехах не втуне прожитой жизни. Есть кому воткнуть в могильный холм кузнечную лопату, когда промчится последний жизненный круг!
Атын оборотился, вытирая о фартук запачканные окалиной руки. И остолбенел. Два кузнеца, пожилой и юный, глядели друг другу в глаза целую вечность. Парень первым нарушил гулкую тишину:
– Зачем ты здесь?
– Затем, что я – твой отец.
– Ты мне не отец! – дерзко выкрикнул Атын. – Лучше никакого, чем такой, как ты!
– Я – твой отец, – сказал Тимир спокойно и твердо. – Я понял это только сейчас. А до того, это правда, полагал, что ты – дитя другого человека. Но теперь уверен: ты – мой сын, и готов просить прощения за каждую обиду, нанесенную мною.
– Если начнем считать обиды, среднего осуохая не хватит, – усмехнулся юноша и, повернувшись спиной к двери, опять взялся за молоток.
На наковальне рдел будущий меч. Славная была работа. Будто только и делал Атын сызмальства, что оружие ковал. Тимиру вспомнилось: «Доброе серебро узнают по плавке, доброго кузнеца признают по ковке».
– Ты – коваль, а не воин. На что тебе меч?
Сын промолчал, но спина его дрогнула. и плечи настороженно сжались. Тимир подождал немного и снова вклинился в паузу стука:
– Эй, имеющий джогур кузнеца! К чему тебе боевой болот?
– Будет чем с демоническими звездами порубиться с Каменного Пальца, если главный жрец разрешит.
– А серьезно?
– Пришла пора освободить землю от одного негодяя, – вздохнул Атын, не оборачиваясь и не прекращая ударов.
– Грозил он тебе?
– Нет… Но мой меч скоро будет готов.
Ответ понравился Тимиру. Ишь ты, «меч скоро будет готов»! Ему теперь все нравилось в Атыне. Родная плоть и кровь, сын утраченный и вновь обретенный! Такой же горячий и гордый, как он сам! А еще Тимир отметил, что голос парня возмужал, сделался несгибаемым, как у настоящего человека-мужчины.
– Не я ли тот, кому твоя ненависть обряжает Ёлю? – поинтересовался весело.
– Не ты.
– Кто же?
– Тот, у кого глаза недобрые.
– Что за человек?
– Надеюсь, не понадобится, но на всякий случай, – сказал Атын. – Если его приведет Такой же, как я.
– Такой же, как ты? – удивился крепко озадаченный Тимир.
Он ожидал объяснений, но сын не стал ничего объяснять. Быстро убрал за собою, подхватил со скамьи отражатель лиц. Молча вышел из кузни, бочком обогнув колени сидящего у двери отца, как досадное, но неизбежное препятствие.
Домм четвертого вечера
Когда падал снег
Недюжинный ум и отменное чутье нестарого волка, его промысловая сноровка и навык предводителя были сокрушены собственной хворою лапой. До прошлой весны он верховодил красивой стаей, обитающей далеко отсюда. Дерзкое везение сопровождало его до тех пор, пока в набеге на лошадиный косяк дурно хрястнувшая спина не испытала страшный удар судьбоносного копыта. После поврежденный хребет кое-как зажил, но беспрерывное нытье в правой задней лапе болезненно поджало ее, и щадимая конечность отказалась трудиться в беге наравне с другими. Поэтому все, что делало полнокровной и яркой жизнь вожака – удача, охотничья хватка и умение повелевать, – оказалось позади.
